Найо Марш - Занавес опускается
– Пусть он только объяснит, как пройти, а найдем мы сами.
Дездемона взволнованно протянула ему обе руки.
– О-о, вы все понимаете! – воскликнула она. – Как прекрасно, когда тебя понимают! Спасибо.
Неопределенно хмыкнув, Родерик увернулся от простертых к нему рук и пошел к двери.
– Так, может быть, Баркер нас проводит? – напомнил он.
Дездемона проплыла в угол, нажала звонок, и минуты через две вошел Баркер. Держась с неописуемой важностью, она объяснила, что от него требуется. Ее манеры и речь заставляли поверить, что Баркер воплощает собой образец преданного короне вассала. В Большом будуаре повеяло средневековьем.
– Эти господа приехали нам помочь, Баркер, – закончила она. – И мы в свою очередь должны помочь им. Ты ведь им поможешь?
– Несомненно, мисс. Пожалуйста, пройдите за мной, сэр.
До чего точно Агата описала и широкую лестницу, и картинную галерею, и бесконечные мертвые пейзажи в тяжелых рамах! И этот запах. Викторианский букет, составленный из запахов лака, ковров, воска и, непонятно почему, макарон. Как она тогда сказала – желтый запах. Вот и первый длинный коридор, а вон там ответвляющийся от него проход в башню, где она жила. Как раз здесь она заблудилась в первый вечер, а вот и те комнаты с нелепыми названиями. Справа от него были «Банкрофт» и «Бернар», слева – «Терри» и «Брейсгердл»; а дальше шкаф для постельного белья и ванные. Баркер шел впереди, фалды его фрака мерно покачивались. Он шагал наклонив голову, сзади была видна только тонкая полоска седых волос и крапинки перхоти на черном воротнике. А это коридор, параллельный Галерее, – и они остановились перед закрытой дверью: на табличке готическим шрифтом было написано «Ирвинг».
– Здесь, сэр, – устало сказал запыхавшийся Баркер.
– С вашего разрешения мы войдем.
Дверь открылась в пахнущую карболкой темноту. Легкий щелчок – стоящая у кровати лампа залила светом ночной столик и малиновое покрывало. Раздвинув клацающие кольцами шторы, Баркер поднял жалюзи.
Больше всего Родерика поразило несметное число фотографий. Они были развешаны по стенам в таком изобилии, что почти скрывали под собой красные, в бледных звездочках обои. Обстановка комнаты дышала солидностью и богатством: гигантское зеркало, парча, бархат, массивная мрачная мебель.
Над кроватью висел длинный шнур. Там, где полагалось быть наконечнику с кнопкой, из шнура торчали концы голой проволоки.
– Я вам больше не нужен, сэр? – раздался за спиной голос Баркера.
– Пожалуйста, задержитесь на минутку, – попросил Родерик. – Я хочу, чтобы вы нам помогли.
II
Баркер действительно был очень стар. Глаза его были подернуты влажной пленкой и ничего не выражали, разве что в самой их глубине затаилась грусть. Усохшие руки мелко тряслись, словно напуганные собственными багровыми венами. Но выработанная за долгую жизнь привычка с вниманием относиться к чужим прихотям отчасти маскировала эти приметы старости. Движения Баркера еще хранили следы былой расторопности.
– Мне кажется, мисс Анкред толком не объяснила, зачем мы приехали, – сказал Родерик. – Нас попросил мистер Томас Анкред. Он хочет, чтобы мы точнее установили причину смерти сэра Генри.
– Вот оно что, сэр.
– В семье считают, что диагноз был поставлен слишком поспешно.
– Именно так, сэр.
– Лично у вас тоже были какие-то сомнения?
Баркер сжал и тотчас разжал пальцы.
– Да нет, сэр. Сперва не было.
– Сперва?
– Если вспомнить, что он ел и пил за ужином, сэр, и как потом разнервничался, и сколько раз все это уже случалось раньше… Ведь доктор Уитерс давно его предупреждал, сэр.
– Ну а потом сомнения появились? После похорон? В последние дни?
– Даже не могу сказать, сэр. У нас тут пропала одна вещь, так меня уже столько расспрашивали – и миссис Полина, и миссис Миллеман, и мисс Дездемона, – да и вся прислуга у нас разволновалась… Голова кругом идет, сэр, не знаю, что и сказать.
– Вы говорите про банку с крысиным ядом? Это она пропала?
– Да, сэр. Но, как я понял, уже нашли.
– И теперь хотят разобраться, открывали ее до того, как она пропала, или нет? Правильно?
– Да, сэр, я так понимаю. Правда, мы с крысами воюем уже лет десять, а то и больше. У нас две банки было, мы их в кладовке держали, сэр, в той, куда с улицы вход. Одну банку открывали, всю полностью потратили и выкинули. Это я точно знаю. А про ту, что нашлась, ничего сказать не могу. Миссис Миллеман помнит, что видела ее в кладовке год назад и что она была не начатая, а миссис Буливент, наша кухарка, говорит, что вроде с тех пор ее пару раз открывали и, значит, она должна быть неполная, но миссис Миллеман так не думает – вот все, что могу сказать, сэр.
– А вы не помните, в комнате у мисс Оринкорт когда-нибудь травили крыс?
Баркер неприязненно нахохлился.
– Насколько мне известно, сэр, никогда.
– Там что, крыс нет?
– Почему же, есть. Дама, о которой вы говорите, жаловалась горничной, та поставила там мышеловки и нескольких поймала. Как я слышал, эта дама не хотела, чтобы в комнате сыпали отраву, и потому ядом там не пользовались.
– Понятно. А сейчас, Баркер, если можете, расскажите подробно, как выглядела эта комната, когда вы вошли сюда утром в день смерти сэра Генри.
Старческая рука поползла ко рту и прикрыла задрожавшие губы. Тусклые глаза заволоклись слезами.
– Я знаю, вам это тяжело, – сказал Родерик. – Вы уж меня простите. Сядьте. Нет-нет, пожалуйста, сядьте.
Наклонившись вперед, Баркер сел в единственное в комнате кресло.
– Я уверен, вы сами хотели бы устранить любые опасные заблуждения.
Казалось, Баркер борется с собой: профессиональная сдержанность не позволяла ему поделиться личным горем. Но наконец с неожиданной словоохотливостью он выдал классический ответ:
– Уж больно не хочется, сэр, чтобы такую семью в какой-нибудь скандал впутали. В этом доме еще мой отец дворецким служил, у прежнего баронета, у троюродного брата сэра Генри – его сэр Уильям Анкред звали, – да я и сам при нем начинал: сперва на кухне ножи чистил, а потом меня в лакеи поставили. Сэр Уильям, он был джентльмен, он с актерами не знался, сэр. Для него это был бы тяжелый удар.
– Вы имеете в виду то, как умер сэр Генри?
– Я имею в виду, – Баркер поджал дрожавшие губы, – я имею в виду то, как в последнее время все в доме изменилось.
– Вы говорите о мисс Оринкорт?
– Тю! – произнес Баркер, убедительно доказав, что служит Анкредам всю жизнь.
– Послушайте, – неожиданно сказал Родерик, – а вам известно, что подозревают ваши хозяева?
Старик долго молчал.
– Не хочу я об этом думать, сэр, – прошептал он. – Прислуга много о чем сплетничает, но я сплетни не одобряю и сам в них не участвую.
