Росс Макдональд - Насмешливый лик Смерти
― То же, что и раньше, только на этот раз ты мне выложишь все.
― Кто это сказал?
― Пять тысяч наличными.
― Ты что, передашь мне деньги?
― Когда заслужишь.
― И отпустишь?
― Если ты в этом деле чиста. К полиции нравов я отношения не имею.
Она наклонилась вперед, вглядываясь в мои глаза, как будто в их глубине скрывалось ее будущее. Я отстранился.
― Покажи деньги.
― Наверху в конторе.
― Тогда чего мы ждем?
Она вылезла из машины, ошеломляюще статная в желтом платье-джерси с рядом золотых пуговиц сверху донизу. Обыскав ее на лестнице, я не нашел оружия, а только слегка обжег пальцы. Но в освещенной комнате я увидел, что она теряет свою красоту. Прошлое проступало на ее лице, как невидимые чернила. Пудра и помада, ядовито-яркие под лампой дневного света, начали сохнуть и осыпаться. В порах носа собралась грязь. Разрушение шло в ней быстро, как будто утром она подхватила от мужа эту фатальную болезнь.
Бесс почувствовала на себе мой холодный изучающий взгляд, и ее рука автоматически провела по волосам, в которых иссиня-черные пряди чередовались с зеленовато-желтыми. Я догадался, что Бесс полдня травила их перекисью водорода, пытаясь восстановить свой облик перед дешевым гостиничным зеркалом. Мне стало интересно, что думает девушка за непроницаемым стеклом.
― Не смотри на меня, ― сказала Бесс. ― Сегодня у меня был тяжелый день.
Она села на стул у входной двери, как можно дальше от лампы, и скрестила ноги. Ногам-то ничего не делается.
― Тяжелый день у тебя впереди. Рассказывай.
― Можно взглянуть на деньги?
Я сел напротив нее и выложил пять завернутых в коричневую бумагу пачек на разделявший нас стол. В настольную лампу был вделан микрофон, и я его включил.
― Тут пять тысяч, точно?
― Ты имеешь дело с честными людьми. Положись на мое слово.
― Что я должна тебе выложить?
― Все. Все, что тебе известно.
― На это ста лет не хватит.
― Неужели? Начнем с самого простого. Кто убил Синглтона?
― Его пристрелил Лео Дюрано. ― Ее затуманенный голубой взгляд вернулся к пачкам с деньгами. ― Теперь, я думаю, ты спросишь, кто такой Лео Дюрано.
― Мы встречались. Его послужной список мне известен.
Она не удивилась.
― Ты не знаешь Лео, как знаю Лео я. Глаза бы мои его не видели.
― Он привлекался за совращение малолетних лет десять назад. Малолетняя ― это ты?
― Ага. Он был тем любовником, про которого я тебе рассказывала. С гардеробным бизнесом в клубах. Нас замели одновременно, и открылось, что мы живем в отеле в одной комнате. Он легко выпутался. Судебный врач заявил, что он помешанный, да я и без него могла это сказать. Его упекли в дурдом, откуда его вытащила Уна. Она с детства вытаскивала его из всех передряг.
― Из этой не вытащит, ― сказал я. ― А теперь про Синглтона.
― Про меня и Чарли?
― Про тебя и Чарли.
― Чарли был моей единственной большой любовью, ― произнесли потрескавшиеся губы. Высушенные перекисью руки прошлись по обтянутому трикотажем телу от грудей к бедрам, стирая память или оживляя ее. ― Я встретила его слишком поздно, после того, как вышла замуж за Сэма. Мы с Сэмом жили в Арройо-Бич, и Сэм был с головой в работе, а меня брала тоска от такой жизни. Чарли подхватил меня в баре. У него было все: внешность, лоск, форма офицера военно-воздушных сил. Настоящий класс. Класс ― единственное, к чему я всегда стремилась. В ту же ночь я с ним переспала, и это было нечто. До Чарли я не знала, что такое возможно. Ни Лео, ни Сэм, ни все остальные ему в подметки не годились.
Чарли пришлось вернуться в Хэмилтон-Филд, но он прилетал на выходные. Я ждала этих выходных. Потом Сэм ушел в море, и я даже не могла вспомнить его лица. И теперь не могу. А без Чарли мне было плохо. Его перевели на Гуам. Оттуда он не мог прилетать. Время шло, Чарли не писал.
А Сэм писал, и он первый вернулся. Как ни крути, парень был моим мужем. Мы поселились в Белла-Сити, и я жарила ему отбивные и говорила «добрый день», «как поживаете» его поганым пациентам. Я никогда даже не заикалась о Чарли, но, мне кажется, он догадался по моему молчанию. Я терпела целый год, выискивая новости о Чарли в газетах Арройо-Бич и вычеркивая дни в календаре. Каждый день у меня шел за год. Я вставала рано утром, рисовала жирный крест и опять заваливалась в постель.
Однажды в субботу утром, вместо того, чтобы залезть под одеяло, я села на автобус до Арройо, звякнула Чарли, и мы начали встречаться снова, почти каждые выходные. По-моему, это было летом сорок шестого. Мое счастье длилось недолго. В сентябре он со мной распрощался и отчалил в Бостон, в Гарвардский юридический колледж. Ту зиму я провела с Сэмом, длинную-длинную зиму. Следующее лето было бесподобным, но оно скоро кончилось. Все скоро кончалось. Когда в долине начались дожди и я увидела на горах эту бурую слякоть, у меня сделалась депрессия. Я даже перестала слышать, что говорит Сэм. Как будто ветер гудит.
Я села на поезд до Нью-Йорка, а оттуда до Бостона, в Массачусетсе. Чарли жил в собственной квартире в Бельмонте, но он мне не обрадовался. Сказал, что я часть его калифорнийских каникул и не вписываюсь в его бостонскую жизнь. Пшла, мол, вон. Я высказала ему все, что о нем думаю, и выскочила на улицу в одном платье. Был март, шел снег. Я собиралась броситься в реку, потому что она называлась Чарльз-ривер и я надеялась этим его сразить.
Я некоторое время стояла и смотрела, как снежинки падают в воду. Потом дошла до станции подземки и поехала в город. Я даже не схватила насморк. Чтобы отомстить Чарли, я решила пойти на панель. Однажды я ему позвонила и сказала, чем занимаюсь. Он бросил трубку. В ту ночь я не могла оторвать глаз от третьей контактной рельсы в подземке. Пялилась на нее почти час, не в состоянии двинуться ни вперед, ни назад.
Какой-то тип в крахмальной рубашке заметил, что я глазею на третью рельсу, и увел меня к себе. Он оказался безработным танцовщиком из Монреаля. Его звали Поль Терье. Я содержала его до конца года, пока мы пытались вместе поставить балетный номер. Когда-нибудь слышали об улице Лагошетьер в Монреале?
― Никогда.
― Убогая. И номер был такой же. Поль говорил, я могу сделаться танцовщицей. Бог знает, как я старалась. Чего-то мне, наверно, не хватало, пластичности, что ли. А он был старый, с закостеневшими суставами. Все-таки мы выступали в нескольких третьеразрядных клубах на Ниагарском водопаде, в Буффало и в Толедо. Потом мы осели в Детройте. Я пошла официанткой в пивнушку, чтобы накопить денег и открыть танцевальную студию, только шиш накопила. Мы пару раз баловались шантажом. Как-то Поль сплоховал и сбежал в Канаду, бросив меня с поличным. Тут в моей жизни опять появился Лео.
