Сирил Хейр - Простым ударом шила
— Не могу с вами согласиться, сэр, — сказал он, продолжая прерванный разговор. — Мистер Джеллаби, возможно, не очень силен в тонкостях, но могу вас заверить, что его работа исключительно добросовестна во всем, что касается фактов.
— А я могу вас заверить, что это не так, — огрызнулся Петтигрю, намеренно игнорируя явный намек на его недостаточную деликатность. — Приведу лишь один пример. Вчера я случайно наткнулся на страницу, посвященную Филипсу, и увидел, что ваш инспектор отметил, будто миссис Филипс умерла в тридцать четвертом году. Это незначительный факт, но…
— Тишина в зале! — донесся леденящий душу голос с судейской скамьи, и Петтигрю осознал, что он, как никто свято чтивший судебный церемониал, говорит почти вслух и мешает процедуре предъявления обвинения в двоеженстве.
— Но она действительно умерла в тридцать четвертом году, — прошептал инспектор десять минут спустя, когда с двоеженцем было покончено. — Я сам назвал Джеллаби эту дату.
— Тогда это ваша ошибка. Она умерла в тридцать первом.
— В тридцать четвертом.
— В тридцать первом.
— Уверяю вас, сэр, я видел свидетельство о смерти, оно датировано двенадцатым апреля тысяча девятьсот тридцать четвертого года.
— Но это какая-то ерунда, инспектор. Я точно знаю, что ее завещание было признано действительным в тысяча девятьсот тридцать первом году. Поверенный не мог ошибиться на этот счет. Могу показать вам его письмо, если вы… О Господи! Наша очередь.
Дело «Король против Бленкинсопа», несмотря на признание себя виновным со стороны обвиняемого, разбиралось более сорока пяти минут. А могло затянуться и еще дольше. Прежде чем перейти к очень простым фактам самого дела, Флэку как обвинителю пришлось для начала долго убеждать никак не хотевшего верить судью в том, что такое учреждение, как Контрольное управление мелкой продукции, действительно существует, а потом знакомить с Правилами и Регламентами, которыми оно руководствуется в своей деятельности. Этот процесс отнюдь не облегчала его невыносимо нудная манера изъясняться. Ответчики поручили ведение защиты Баббингтону, самому модному и дорогому королевскому адвокату в Южном судебном округе, и хотя то, что ему надлежало сказать в пользу смягчения наказания, могло уместиться в двух предложениях, он умудрился растянуть свое выступление на двадцать минут. Баббингтон всегда гордился тем, что полностью отрабатывает деньги клиента, а в этот раз его многоречивость была оценена весьма умеренной ставкой в пятнадцать гиней за минуту. Однако расходы на защиту и солидный штраф, наложенный на ответчика, сыграли свою роль: долг по налогу на сверхприбыль был снижен до весьма разумной цифры.
Пока длилась эта тягомотина, офицер полиции, ответственный за расследование, и официальный свидетель со стороны обвинения сидели рядом, витая мыслями далеко от дела, в разбирательстве которого номинально участвовали. Если бы одного из них в тот момент вызвали в свидетельскую ложу давать показания, оба явили бы собой весьма индифферентных участников процесса. Петтигрю ломал голову над проблемой, которая на первый взгляд казалась совершенно не важной и которую, останься он с ней один на один, он наверняка отбросил бы как незначительную ошибку со стороны обычно исключительно добросовестного поверенного. Но он видел, что Моллет, всегда такой уверенный и непоколебимый, разве что не дрожал от сдерживаемого волнения. Его состояние оказалось заразительным, хотя Петтигрю не мог пока объяснить его причины. Что-то носилось в воздухе, что-то гораздо более важное для него, нежели все Контрольные управления, вместе взятые. Он поймал себя на том, что тоже внутренне дрожит. Интересно, что Моллет прячет в рукаве? Господи, неужели это дурацкое дело Бленкинсопа никогда не закончится?
Ни один подсудимый, наверное, никогда не ждал вынесения приговора с таким нетерпением, с каким ждали его сейчас Моллет и Петтигрю, но когда судья в конце концов закончил свою длинную речь, ни тот ни другой понятия не имели, какое решение он вынес. Лишь только затих звук последнего судейского слова, инспектор схватил своего соседа за руку с такой силой, что тот чуть не вскрикнул от боли.
— Вы только что упомянули о некоем письме, мистер Петтигрю, — хрипло зашептал он. — Это то письмо, которое вы показали мисс Дэнвил вечером накануне ее убийства?
— Да.
— И в нем тридцать первый год указан как год смерти миссис Филипс?
— Да.
— И вы сказали об этом также миссис Хопкинсон?
— Да, но какое…
— Связь, сэр! Я еще не знаю, что это значит, но не сомневаюсь, что недостающее звено наконец найдено! Звено, которое я искал все это время!
Похоже, боль помогла Петтигрю внезапно прозреть.
— Бог мой, инспектор! Кажется, я понял! — воскликнул он. — Если такое в принципе возможно, то именно это и было проделано! Но действительно ли такое возможно? Это мы и должны выяснить!
Совершенно пренебрегая теперь правилами приличного поведения в зале суда, он стал шумно пробираться к выходу, таща за собой инспектора. В коридоре они увидели шедшего навстречу им Флэка, его совиная физиономия сияла от самодовольства.
— Ну, Петтигрю, — начал он, едва завидев приятеля, — думаю, это совсем недурной результат, не так ли? Эти Правила и Регламенты немного мудрены, но, полагаю, я не выронил ни одного кирпичика.
— Кирпичика? Мой дорогой друг, я не слышал, чтобы даже какая-нибудь булавка из нашей мелкой продукции упала на пол.
— Знаете, в какой-то момент мне показалось, что судья сейчас свихнется на злополучном параграфе 2АС, но, похоже, мне удалось…
— Послушайте, — сказал Петтигрю, бесцеремонно перебивая его. — До того как начали выступать в суде, вы были поверенным, если не ошибаюсь?
— Был ли я… А при чем здесь это? Разумеется, я был поверенным в течение нескольких лет.
— Настоящим действующим поверенным, который утверждает завещания и все такое прочее?
— Настоящим и очень активно действовавшим, смею вас заверить.
— Вы знаете, какова процедура утверждения завещания? Вы сами это делали?
— Конечно, делал. Десятки раз. Но в чем дело, Петтигрю? Что вы так горячитесь?
Не отвечая, Петтигрю затолкал его в гардеробную.
— Надеюсь, вы не будете просить меня стать вашим душеприказчиком, — продолжал Флэк, снимая парик, — потому что я думаю…
— Я не прошу вас стать моим душеприказчиком. Я не прошу вас думать. Я не прошу вас ни о чем, что требует хоть каких-то усилий. Единственное, о чем мы с инспектором вас просим, — это решить чрезвычайно простую загадку убийства, которая сверлит нам мозги вот уже две недели.