Джон Гришэм - Дело о пеликанах
И она тоже любила его. И поэтому ей было так больно.
Ей хотелось лежать и плакать неделями. На следующий день после похорон отца психиатр объяснил ей, что душе нужен короткий, но очень напряженный период страданий, только после этого она переходит в другое состояние. Но она должна болеть и мучиться в полную меру, прежде чем сможет отойти. Она приняла его совет и проплакала две недели, потом устала от слез и перешла в следующее состояние. Совет помог.
Но с Томасом так не получалось. Она не могла кричать навзрыд и швырять чем попало, как ей хотелось. Руперт и Худощавый с остальными своими ребятами лишили ее возможности выплакаться и облегчить душу.
После нескольких минут воспоминаний о Томасе она задумалась о них. Где они будут сегодня? Куда ей пойти, чтобы остаться незамеченной? После двух ночей в этом месте следует ли ей подыскать себе другую комнату? Да, ей это сделать следует. С наступлением темноты она позвонит и забронирует комнату. Где они остановились? Патрулируют ли они улицы, надеясь на случайное столкновение с ней? Знают ли они, где она находится сейчас? Нет. Она бы уже была мертвой. Известно ли им, что теперь она стала блондинкой?
Мысль о волосах заставила ее встать с постели. Она подошла к зеркалу над столом и посмотрела на себя. Они были еще короче и совсем белые. Неплохая работа. Прошлым вечером она занималась ими три часа. Если она проживет еще два дня, то подрежет их еще короче и опять станет брюнеткой. Если удастся прожить неделю, может оказаться без волос вообще.
Подступило чувство голода, и она на секунду вспомнила о пище. Она почти ничего не ела, и с этим надо было кончать. Как ни странно, но здесь не подавали завтраки по воскресеньям. Ей придется рискнуть и пойти поесть, а заодно купить «Санди пост» и посмотреть, смогут ли они поймать ее теперь, когда она стала жгучей блондинкой.
Она быстро приняла душ и причесалась. Никакой косметики. Надела армейский комбинезон, новую летную куртку и была готова вступить в бой. Глаза были спрятаны за авиационными очками.
Она редко заходила в здания последние четыре дня, и никогда не делала этого через парадные входы. Пробравшись через темную кухню, открыла заднюю дверь и вышла на аллею за маленькой гостиницей. На улице стояла слишком прохладная погода, чтобы ходить в летной куртке, не вызывая подозрений. «Глупо, — подумала она. — Во Французском квартале можно ходить в шкуре с головой полярного медведя и не казаться подозрительной». Засунув руки в карманы комбинезона, она пошла быстрым шагом, стреляя глазами по темным закоулкам.
Он увидел ее, когда она ступила на тротуар на улице Бургунди. Волосы под кепкой были другого цвета, но рост по-прежнему оставался таким же, сто семьдесят сантиметров, и она ничего не могла с этим поделать. Ноги тоже оставались такими же длинными, а походка характерной. После четырех дней поисков он мог отличить ее в толпе, не глядя в лицо и на волосы. И ковбойские сапоги с острыми носами припустили за ней по тротуару.
Она была умницей, сворачивая на каждом углу, переходя с улицы на улицу, и шла быстро, но не чересчур. Он понял, что она направляется на Джексон-сквер, где по воскресеньям всегда были толпы и где она могла исчезнуть. Она могла прогуливаться среди туристов и местных жителей и, возможно, перекусить, погреться на солнышке, купить газету.
Дарби небрежно закурила и попыхивала сигаретой на ходу. Она не могла вдыхать в себя дым. Когда она попыталась сделать это три дня назад, у нее закружилась голова. Ужасно вредная привычка. Какая это будет ирония судьбы, если она переживет все, но умрет от рака легких. Пожалуйста, дайте ей умереть от рака.
Он сидел за столиком в переполненном открытом кафе на углу улиц Сан-Петер и Шартрез и увидел ее, когда она была в трех метрах от него. Долей секунды позже она тоже заметила его и, наверное, смогла бы не показать вида, если бы слегка не задержала шаг и резко не сглотнула слюну. При виде ее у него появилось лишь подозрение, но легкое замешательство и удивленный вид выдали ее. Она продолжала идти, но уже быстрее.
Это был Обрубок. Он вскочил на ноги и маячил среди столиков, успела она заметить, прежде чем тот исчез из поля зрения. На уровне земли он был еще круглее, но выглядел подвижным и мускулистым. На Шартрез она потеряла его на секунду, нырнув под своды собора Сент-Луис. Собор был открыт, и она подумала, не заскочить ли внутрь, как будто он не мог убить ее в святой обители. Да, он убьет ее и здесь, или на улице, или в толпе. В любом месте, где настигнет. Он вновь шел за ней по пятам, и Дарби хотелось узнать, как быстро он ее настигал. Шел ли он просто быстрым шагом, пытаясь не показывать виду? Бежал ли он легким бегом? Или летел по тротуару, как бочонок, пущенный под гору, готовясь с налета наброситься на нее? Она продолжала идти. Резко повернула на Сент-Энн, перешла улицу и, когда подходила к Ройял, бросила быстрый взгляд назад. Он приближался. Следуя по другой стороне улицы, он явно висел у нее на хвосте. Нервный взгляд через плечо выдал ее с потрохами, и он перешел на легкий бег.
«Быстрей на Бурбон-стрит, — решила она. — Футбол начнется через четыре часа, и поклонники «сэйнтсов» уже вовсю веселятся перед игрой, поскольку после нее им нечего будет праздновать». Она повернула на Ройял и пролетела несколько метров бегом, а затем вновь перешла на быстрый шаг. Он тоже свернул на Ройял и бежал рысцой. В любой момент он был готов сорваться на бешеный бег. Дарби двинулась к центру улицы, где, убивая время, болталась группа футбольных хулиганов. Повернула влево на Дюман и побежала. Вперед на Бурбон, где повсюду были люди.
Теперь она его слышала. Можно было не оборачиваться. Он бежал сзади и постепенно нагонял ее. Когда она свернула на Бурбон, господин Обрубок находился в пятнадцати метрах от нее, и гонку можно было считать законченной. Она увидела своих ангелов в тот момент, когда они шумно вываливали из бара. Три здоровенных молодца, разодетых в черно-золотые цвета «сэйнтсов», ступили на середину улицы как раз в тот момент, когда там появилась бегущая Дарби.
— Помогите! — дико закричала она и показала на Обрубка. — Помогите! Этот человек гонится за мной, чтобы изнасиловать.
Ну что ж, черт возьми, хоть секс на улицах Нового Орлеана теперь не в диковинку, но провалиться им на этом месте, если эту девочку обидят.
— Помогите, пожалуйста! — разносился ее жалобный крик.
Неожиданно улица замолкла. Все замерли, включая Обрубка, который замешкался лишь на секунду и вновь бросился вперед. Три «сэйнтса» со скрещенными на груди руками и пылающими взорами встали на его пути. Все произошло вмиг. Обрубок пустил в ход обе руки сразу: правой наотмашь по горлу первому и сильным прямым — в зубы второму. Они взвизгнули и отпали. Сразу убежать третий не мог: настолько был поражен случившимся с двумя первыми. Так же быстро Обрубок мог разделаться и с ним, но номер первый упал на его правую ногу, и это лишило его равновесия. Когда он выдергивал свою ногу, Бенджамин Чоп из Тибодо, Луизиана, под номером три, нанес ему удар точно в пах, и его песенка была спета. Ныряя в толпу, Дарби слышала, как он заорал от боли.
