Агата Кристи - Кривой домишко
— Да. И Эдит — еще один человек, который мог бы это сделать. Только не знаю, чем это могло бы быть мотивировано. Но мне кажется, что, имей она основание, которое сочла бы веским и достаточным, она могла бы без суда и следствия расправиться с кем угодно. На нее это похоже.
— А она тоже беспокоилась о том, чтобы Бренде была обеспечена самая лучшая защита?
— Да. Предполагаю, что это просто заговорила совесть. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что если бы Эдит совершила убийство, то она не позволила бы, чтобы в преступлении обвинили Бренду и Лоренса.
— Пожалуй, ты прав. Но можно ли представить себе, чтобы она покусилась на жизнь девочки, Джозефины?
— Нет, — в раздумье произнес я. — Этого не могу себе представить. В связи с этим мне вспомнилось, что Джозефина говорила о чем-то важном, только не могу припомнить, о чем именно, и это не дает мне покоя. Ускользнуло из памяти… Помню, что это никак не увязывалось со всем остальным. Если бы только мне удалось припомнить…
— Не мучь себя. Вспомнишь. Есть ли у тебя еще какие-нибудь подозрения в отношении кого-нибудь или чего-нибудь?
— Есть, — ответил я, — и весьма существенные. Что, например, тебе известно о детском параличе? Я имею в виду его влияние на последующее формирование личности.
— Ты говоришь о Юстасе?
— Да. Чем больше думаю об этом, тем больше мне кажется, что Юстаса можно подозревать. Он не любил деда и был озлоблен против него. Он такой странный и неуравновешенный. Он явно не вполне нормален. Юстас — единственный из членов семьи, которого без труда можно представить себе с бессердечной жестокостью покушающимся на жизнь Джозефины, если она что-нибудь знала о нем… а уж она-то, несомненно, могла знать кое-что! Она все записывает в маленькой записной книжке…
Я замолчал и задумался.
— Боже мой, какой же я осел!
— В чем дело?
— Теперь я понимаю, что именно не увязывалось со всем остальным. Мы-то с Тавенером предполагали, что комнату Джозефины перевернули вверх дном в поисках писем! Я считал, что Джозефина ими завладела и спрятала в кубовой наверху. Но ведь когда она разговаривала со мной на днях, то совершенно определенно сказала, что письма спрятал там сам Лоренс! Она заметила, как он выходил из кубовой, а потом забралась туда из любопытства и наткнулась на письма. И конечно же, немедленно прочла их. Это в ее духе! Но она оставила письма там, где они были спрятаны.
— Ну и…?
— Разве не понятно? В комнате Джозефины искали совсем не письма! Там искали что-то другое.
— И это «кое-что»…
— Ну, конечно же, черная записная книжечка, в которой Джозефина записывает результаты своего «расследования». Именно за ней кто-то охотился во время обыска! И мне думается также, что, кто бы это ни был, он не обнаружил книжки. Думаю, что книжка по-прежнему у Джозефины. Но если это так…
Я приподнялся со стула.
— Если это так, — докончил фразу отец, — то ей по-прежнему угрожает опасность. Ты это хотел сказать?
— Да. Ей будет угрожать опасность до тех пор, пока она действительно не отправится в Швейцарию. Тебе, наверное, известно, что ее собираются отослать туда?
— А ей хочется уехать?
Я поразмыслил над вопросом.
— Сомневаюсь.
— Тогда она, по всей видимости, еще не уехала, — сухо заметил отец.
— Но думаю, что ты прав относительно опасности. Тебе следовало бы поехать туда.
— Но кто? — в отчаянии воскликнул я. — Юстас? Клеменси?
— Мне кажется, что все факты ясно указывают в одном направлении… Разве ты сам не видишь? Я…
В этот момент открылась дверь и в кабинет заглянул Гловер.
— Прошу прощения, мистер Чарльз, вас просят к телефону. Звонит мисс Леонидис из Суинли-Дина. Срочно.
Мне показалось, что страшные события пошли по второму кругу. Неужели Джозефина опять оказалась жертвой покушения? А вдруг на сей раз убийца довел дело до конца?..
Я поспешил к телефону.
— София? Это Чарльз.
В голосе Софии звучала какая-то крайняя безысходность:
— Чарльз, этот кошмар еще не кончился. Убийца еще здесь.
— Что такое ты говоришь? Что случилось? Что-нибудь… с Джозефиной?
— Нет, Джозефина в порядке. На сей раз это нянюшка.
— Нянюшка?
— Да. Отравилась какао… какао, которое не допила Джозефина. Она оставила его на столе, а нянюшке было жаль выливать остатки, и она допила его.
— Бедная нянюшка. Ей очень плохо?
Голос Софии сорвался:
— О, Чарльз, она умерла.
Глава XXIII
Кошмарные события вновь захлестнули нас.
Именно так я расценивал ситуацию, когда мы с Тавенером выезжали из Лондона. Это было как бы повторением предыдущей поездки.
Время от времени с губ Тавенера срывались проклятия.
Что касается меня, то я тщетно пытался сосредоточиться и глупо твердил:
— Так все-таки это не Бренда с Лоренсом. Не Бренда с Лоренсом…
Был ли я до конца уверен, что это сделали они? Их виновность была бы большим облегчением. Как радостно было избавиться от необходимости думать о других, более зловещих возможностях…
Они полюбили друг друга. Утешались надеждой, что осталось недолго ждать, когда старый супруг Бренды отойдет в мир иной… однако даже я сомневался в том, что они на самом деле желали его смерти. Мне почему-то казалось, что безнадежность несчастной любви и подавляемые желания устраивали их ничуть не меньше, а, может быть, даже и больше, чем повседневная супружеская жизнь. Бренда не производила впечатления страстной натуры. Она была слишком анемична, бездеятельна. Ей хотелось романтики. И, мне думалось, Лоренс тоже принадлежал к числу людей, которым больше удовольствия доставляют разочарования и смутные мечты о будущем, чем конкретное удовлетворение плотских желаний.
Они попались в капкан и, охваченные ужасом, даже не попытались из него выбраться. Лоренс совершил немыслимую глупость, не уничтожив письма Бренды. Правда, Бренда, по-видимому, уничтожила его письма, потому что их не нашли. И уж наверняка это не Лоренс пристраивал кусок мрамора на верхней планке двери в кладовке. Все это сделал некто другой, и с лица его еще не сорвана маска.
Мы подъехали к парадному входу. В холле находился незнакомый мне человек в гражданской одежде. Он поздоровался с Тавенером, и Тавенер отвел его в сторону.
Я обратил внимание на багаж, сложенный в холле. Вещи были снабжены наклейками с адресом и готовы к отправке. Пока я рассматривал багаж, по лестнице спустилась Клеменси и вошла в холл через распахнутую дверь. На ней были то же самое красное платье с накинутым поверх него пальто из твида и красная фетровая шляпка.
