Дональд Томас - Казнь Шерлока Холмса
— Так вы беретесь нам помочь? — взволнованно спросил священник.
— Ну разумеется, мистер Милнер. Более того, доктор Ватсон и я обещаем явиться в Брайтон сегодня же вечером. Вам же следует вернуться туда незамедлительно. Я сию минуту попрошу слугу миссис Хадсон отправиться на почту и по телеграфу заказать для нас комнаты.
— Что касается гонорара, мистер Холмс, — пробормотал Милнер, смущенно теребя большим пальцем свой накрахмаленный пасторский воротничок, — мои друзья едва ли в состоянии…
— Прошу вас не упоминать о деньгах. Некоторые вещи, мой дорогой Милнер, для меня важнее.
— В таком случае где мы сможем вас найти? В какой гостинице вы остановитесь?
Холмс посмотрел на него с нескрываемым удивлением.
— Что нам выбрать, как не locus in quo, место действия? — Заметив, что его ответ озадачил наших посетителей, мой друг весело пояснил: — Мы остановимся в отеле «Роял Альбион», мистер Милнер, и, возможно, по достоинству оценим его кухню.
Тому, кто не знал Шерлока Холмса достаточно хорошо, столь резкий переход от угрюмости к радостному возбуждению показался бы невероятным. До сих пор он изнемогал от тоски по приключениям и трудным головоломкам. Теперь же, когда у него появилось новое дело, пусть касавшееся несправедливого увольнения горничной, он почувствовал внезапный прилив сил и преобразился на глазах. Иногда мой друг поговаривал о том, чтобы уйти на покой, поселиться где-нибудь на склоне зеленого холма в Суссексе и заняться разведением пчел, но, готов поклясться, он не выдержал бы более двух недель такой жизни.
После полудня мы уже пили чай в пульмановском вагоне поезда, который мчал нас в Брайтон. За окнами проносились залитые солнцем суссекские поля и меловые дюны. Вскоре впереди засверкала морская гладь. Всю дорогу Холмс напевал себе под нос мелодию, своего рода боевой гимн. Наконец состав доставил нас к месту назначения: мы вышли на перрон, и в лицо нам подул легкий океанический бриз.
2Итак, по внезапной прихоти Холмса мы променяли уют своей квартиры на посредственную кухню отеля «Роял Альбион» и шум пенистых волн, бьющихся о галечный берег. Сколько дней нам предстоит здесь провести, было неизвестно. Не минуло и пары часов после отъезда из Лондона, как мы вошли в заказанные для нас апартаменты из двух спален и просторной гостиной между ними. Окна выходили на людную эспланаду, за которой начиналось бескрайнее водное пространство. До французского берега нас отделяли шестьдесят миль. Сезон был в разгаре, отдыхающие высыпали на набережную: дамы в пышных юбках, блузах и соломенных шляпках прогуливались под руку с мужьями, щеголяющими в новых костюмах. Восторженная детвора сбегалась к кукольному балагану по зову трубы, возвещавшему о начале представления из веселой жизни Панча и Джуди [34].
Мы быстро привыкли к мерному течению курортной жизни. Каждое утро пони везли на пляж кабины на колесах, служившие для переодевания, а на закате увозили их обратно. В два часа пополудни на конце Цепного пирса начинал бодро громыхать оркестр Колдстримского гвардейского полка. В это время на нижней эспланаде бородатые рыбаки чинили свои сети. Рыбацкие лодки и яхты в большинстве своем лежали на берегу: исключение составляли лишь несколько веселых суденышек вроде «Медового месяца» и «Долли Варден» [35], которые развлекали замирающих от ужаса пассажиров прыжками и пируэтами на волнах.
Через час по прибытии мы спустились к раннему ужину, что подают в приморских гостиницах для постояльцев, спешащих на вечерний спектакль. Холмс без конца повторял что-то вроде «нельзя терять ни секунды». Такая лихорадка накатывала на него периодически, и тогда он становился невыносимым. Мне, напротив, казалось, будто в нашем распоряжении уйма времени. Когда официант попытался предложить нам тюрбо под майонезом, мой друг спрятался от него за развернутыми листами «Ивнинг глоб». Гостиница «Роял Альбион» занимала большое солидное здание, но пора ее расцвета уже миновала, о чем свидетельствовало меню. Холмс ел быстро, молча, — очевидно, он что-то напряженно обдумывал. Еще до того, как подали кофе, он поднялся, резко отодвинув свой стул:
— Пойдемте, Ватсон. Думаю, нам пора приниматься за работу.
Мы вышли на залитую вечерним солнцем эспланаду. Я хотел спросить, чем мы сейчас займемся, но не успел. Холмс шумно вздохнул полной грудью и, ударив тростью о мостовую, сказал:
— Как хорошо подышать свежим морским воздухом после зимы, проведенной в лондонском тумане! Как именовался этот город во времена славного короля Георга Третьего? Помнится, его называли Доктором Брайтоном, и вполне справедливо.
— Честно говоря, мне дышалось бы легче, если бы я знал, куда, черт возьми, мы направляемся!
Холмс изумленно на меня посмотрел:
— Но вы могли бы догадаться, мой дорогой друг! Вы ведь слышали рассказ наших утренних гостей о ясновидении и призраках. Где же нам искать развлечений в первый вечер нашего пребывания в Брайтоне, как не в зале «Аквариума», на магическом представлении столь презираемых мистером Герни профессора Чемберлена и мадам Эльвиры? Видите их имена на афише?
Так вот куда вел меня Холмс! Правда, я не понимал, какое отношение это низкопробное зрелище могло иметь к увольнению Эффи Динс.
Если вы хоть раз посещали Брайтон, то наверняка знаете, что «Аквариум» не столько знакомит отдыхающих с подводным миром, сколько предлагает их вниманию всевозможные аттракционы. Это здание со знаменитой часовой башней стоит на набережной у Цепного пирса, увешанное гирляндами разноцветных фонариков. Заплатив по шесть пенсов за вход и пройдя через турникеты, мы очутились в царстве волшебных огней и фейерверков. Среди прочих представлений в афише значились спектакли «Всемирной оперетты» мадам Алисы: одноактный «Доктор Миракль», якобы исполняемый впервые [36], а также сцена в саду из «Фауста». Но мы с Холмсом предпочли совсем незатейливое развлечение — «Опыты профессора Чемберлена в месмеризме и угадывании мыслей».
На двери под стеклом помещалась вырезка из газеты «Брайтон гералд». Автор статьи восхвалял «доктора Месмера», который в прошлую субботу на глазах у изумленной публики загипнотизировал девушку и молодого человека. Находясь в трансе, парень безропотно позволял себя пинать и щипать, а девица равнодушно сносила оскорбления и насмешки. Очнувшись, оба с улыбкой приняли аплодисменты и признались, что совершенно не помнят пережитых издевательств. Критикан из первого ряда, громко обвинивший Чемберлена и его помощницу в обмане, был выброшен из зала негодующими почитателями их таланта. И на такое зрелище мы собирались потратить свой первый брайтонский вечер!
Поверх рекламной афиши красовалось свеженаклеенное, еще не просохшее объявление, возвещавшее, что присутствие профессора Чемберлена и его медиума мадам Эльвиры срочно потребовалось для проведения спиритических сеансов с участием избранных представителей высшего общества. Посему текущая неделя завершает гастроли феноменальной пары в Брайтоне. А они, похоже, длились с начала лета.
Мы заплатили по шиллингу, и нас провели на передние места «лекционного зала», больше напоминавшего мюзик-холл или варьете. Зрителей собралось не так много, как бывало, наверное, субботними вечерами, тем не менее вокруг стоял гул возбужденных голосов. Профессор Чемберлен, вооружившись электрическим магнитом, приготовился играть роль доктора Месмера. Пригласив на подмостки нескольких желающих, он произвел над ними некие магические действия, после чего бедняги без возражений терпели удары. Затем под одобрительные крики толпы подопытные выполняли приказы профессора, внушавшего им, что они собачки, петушки, дети, которых кормит нянька, или солдаты на плацу. По щелчку пальцев гипнотизера они проснулись, но ничего не помнили.
Фокусы подобного рода пришлось выносить часа полтора. Трудно было вообразить себе более примитивный способ обмана публики. Чемберлен, широкоплечий молодой мужчина с падающей на лоб золотистой челкой и пронзительными голубыми глазами, принадлежал к числу тех красавцев, перед которыми, думаю, не смогла бы устоять редкая горничная или продавщица. В облике этого человека соединилось все то, что обычно нравится женщинам. Но при пристальном наблюдении его молодость начинала казаться сомнительной. Он напомнил мне современную французскую живопись — эти картины лучше рассматривать издалека, поскольку вблизи впечатление портят трещины и грубые мазки. Хорошенько изучив лицо гипнотизера, я пришел к выводу, что перед нами вовсе не юноша, а его идеальный образ, дорисованный воображением пожилых дам. Полагаю, я не ошибся: Парису, очевидно, уже минуло сорок, и попытки скрыть это ежедневно требовали от него немалых усилий.
