Уолтер Саттертуэйт - Кавалькада
— Идет. Спасибо, Руди. — Я протянул ему руку, он ее пожал. И при этом, как я успел заметить, покраснел.
Гесс встал. Вытянул руки строго по швам и поклонился мисс Тернер.
— Enchant?[41] — Это уже мне. — Буду ждать вашего звонка.
— Я позвоню в десять.
— Отлично.
Он повернулся и ушел.
Несколько секунд мы с мисс Тернер смотрели друг на друга, не проронив ни слова. Потом я сказал:
— Führer. Что это означает?
— Предводитель. Вождь.
Я кивнул.
— Как вам Руди?
— Мне кажется, он честный. А вы как думаете?
— А мне кажется, мы оказались не на той стороне.
Она кивнула.
— Согласна. Можно что-нибудь сделать?
— Например, вернуться в Лондон?
— Да.
— Если мы не найдем этого малого, они наверняка найдут его сами. И ничего не скажут сержанту Биберкопфу.
Она кивнула.
— Да, верно. Значит, будем держаться.
Я улыбнулся.
— Будем держаться.
* * *Гостиница «Байеришер Хоф»
Мюнхен
Суббота, после полуночи
19 мая
Дорогая Евангелина!
Я пробовала дозвониться до Эрика из холла гостиницы, перед тем как мы с господином Бомоном собирались поужинать. Но оператор сказал, что номер не отвечает. Это было без четверти девять, три часа назад.
Я пробовала дозвониться еще раз, только что, но все без толку. В этой гостинице номер у меня оказался без телефона, а это очень неудобно, потому что мне пришлось снова одеваться и тащиться в холл.
Я очень надеюсь, что с Эриком все в порядке.
Вечер пятницы — возможно, он куда-то пошел.
Ева, я уже от всего начинаю уставать. Я не имею в виду Эрика. Я говорю о другом. Все эти нищие, проститутки. Отчаяние и полное равнодушие к отчаянию. Семейка Вагнеров с их открытой патологической ненавистью.
Сегодня после ужина мы с господином Бомоном обсуждали наши дела с личным секретарем господина Гитлера Рудольфом Гессом, образцом верности. Ну а уж если совсем начистоту, то дела обсуждали господин Бомон и Образец. Подобно Ганфштенглю Образец счел меня своего рода придатком господина Бомона, неким украшением вроде часов.
Ева, не нравятся мне эти люди. Вместе с их партией. Ганфштенгль, образцовый Гесс.
Германия мне тоже не нравится. Здесь все покрыто мраком, а во мраке расползается какая-то болезнь.
Хочу домой.
Твоя ДжейнГлава двадцать четвертая
Гостиница «Хофбройхаус» была огромной, и в половине первого, когда мы с мисс Тернер туда пришли, главный зал ресторана был почти полон. Посетители ели, пили и громко и весело разговаривали. Дородные официантки в просторных коричневых платьях и широких белых кофтах проплывали между столиками с огромными подносами, заставленными пузатыми керамическими пивными кружками.
Капитан Геринг ждал нас там, где и пообещал Гесс, — в дальнем конце огромного зала. Когда мы подошли, он встал, чтобы мы случайно не прошли мимо.
Однако пройти мимо него было никак невозможно. На нем был костюм, больше подходивший для какой-нибудь оперетты. Рубашка и куртка коричневого цвета, блестящий ремень и такая же блестящая портупея. С эполет свисала короткая и толстая золотая бахрома. На куртке медали во всю грудь, которых я не знал. Был среди них и орден «За заслуги» — его я узнал. На шее висел «Железный крест» 1-й степени. На правом предплечье — красная повязка с белым кругом посредине. В центре круга — какой-то перекошенный черный крест, такой же, какой я видел в Байрейте у Зигфрида Вагнера на золотых запонках.
Геринг был хорош собой, хотя и несколько полноват, волосы темно-русые, четко очерченные губы и глубоко посаженные голубые глаза. Кожа на лице гладкая, почти как у женщины, щеки покрыты здоровым румянцем. Хотя, возможно, он раскраснелся от вина: перед ним на столе стояла бутылка.
Геринг протянул мне руку, я ее пожал. Он с присущей ему энергией попытался пересчитать мне пальцы и сказал что-то по-немецки.
— Он говорит, добро пожаловать в Мюнхен, — перевела мисс Тернер.
— Поблагодарите его от моего имени, — сказал я.
Мисс Тернер перевела, и, сунув большие пальцы за ремень, Геринг ей поклонился. Мне даже показалось, он щелкнул каблуками, хотя утверждать не берусь: в зале было довольно шумно.
Он жестом предложил нам сесть, затем сел сам и выплеснул себе в стакан все, что оставалось в бутылке, заметив при этом что-то мисс Тернер.
— Он сказал, — перевела она, — что сам никогда не назначил бы эту встречу в таком месте. Еда сносная, а выбор вин плохой.
Мисс Тернер повернулась к нему, и некоторое время они о чем-то болтали по-немецки.
— Он советует суп с печеночными клецками, — сказала она. — Или свиные ножки с картофельным пюре и салатом.
— На этой неделе я стараюсь не злоупотреблять свиными ножками, — заметил я. — И печеночными клецками тоже.
Тут как раз подошла официантка. И они принялись что-то обсуждать с мисс Тернер, а Геринг время от времени вставлял фразу-другую. Мисс Тернер спросила меня:
— Жареная свинина подойдет?
— Годится.
— Я тоже рискну заказать свинину. И капитан Геринг говорит, что «Савиньон» двадцать первого года, «Сансерр», — единственное вино в меню, которое можно пить.
— Не возражаю.
Она повернулась к официантке и сделала заказ. Когда официантка удалилась, мисс Тернер снова обратилась ко мне:
— Капитан совсем не говорит по-английски. Мне переводить слово в слово?
— Если можно.
— Он спрашивает, вы служили в американской армии?
— Да, — сказал я капитану.
— Ja, — сказала ему мисс Тернер.
Он спросил меня через мисс Тернер:
— В пехоте?
— Да. А вы?
— Сначала в пехоте. И там заслужил «Железный крест». Потом поступил в авиацию и получил орден «За заслуги». Я был настоящим асом. Сбил двадцать два вражеских самолета. Вы слышали о воздушном цирке фон Рихтхофена?
— Разумеется.
Геринг кивнул.
— После фон Рихтхофена я был самым опытным пилотом в авиации. И после его гибели сам стал командиром цирка. Я летал на одном из первых «Фоккеров». Это был биплан с однорядным двигателем от «Мерседеса», с жидкостным охлаждением, шестицилиндровым — развивал до ста шестидесяти лошадиных сил. Я несносный зануда.
— Мисс Тернер, — сказал я.
Она повернулась ко мне с невинным выражением лица — брови вскинуты даже выше очков.
— Да?
— Слово в слово. Без всякого глянца.
— Да, конечно.
Я обратился к Герингу:
— Самолет, похоже, был внушительный.
