Рут Ренделл - Волка - убить
— Почему вы сменили верхнюю одежду?
— Сменила? Правда?
— То, что сейчас на вас, нашли на пассажирском сиденье вашей машины.
— Да, припоминаю. Шел сильный дождь, и я надела красный плащ. Понимаете, у Дикки очень шумная машина, а мне не хотелось тревожить Руперта, поэтому я договорилась с Дикки встретиться на Хай-стрит. — Она лукаво посмотрела на Уэксфорда. — Вы когда-нибудь сидели в машине три часа подряд в насквозь промокшей шубе?
— Пожалуй, не доводилось.
— Это как в поговорке про крысу-утопленницу.
— Полагаю, что тогда же вы захватили и паспорт.
Она кивнула, и Уэксфорд с легким раздражением спросил:
— Вы даже не считаете нужным присылать открытки, мисс Марголис?
— О, зовите меня просто Энн. Все так делают. А что касается открытки, я бы её отправила, кабы отдых был мне в радость. Но там был Дикки, и я тратила миллионы этих поганых жалких лир! Мне их все время не хватало. Бедный Ру! Я подумываю завтра вытащить его в Ибизу. Он столько натерпелся, и, к тому же, здесь я не могу носить свои замечательные новые наряды.
Она легко соскользнула со стола, и Уэксфорд с большим опозданием увидел, как её пятнистая шубка задела хрупкую статуэтку. Мисс Марголис рванулась, чтобы подхватить падающую вещицу, но та со звоном разбилась о ножку стола.
— О, боже, я ужасно виновата, — сказала Энн. Она смущенно подобрала с десяток самых крупных осколков. — Какая жалость!
— Она мне никогда не нравилась, — ответил Уэксфорд. — Последний вопрос, и можете идти. Вы когда-нибудь пользовались той зажигалкой?
— Какой зажигалкой?
— Золотой, подаренной Энн, огоньку чьей-то жизни.
Она задумчиво склонила голову, и волосы тяжелыми полумесяцами упали ей на щеки.
— Зажигалка, которую я когда-то показывала Алану Кэркпатрику?
Уэксфорд кивнул.
— Она никогда не была моей. Это зажигалка Рэя.
— Он ремонтировал машину и случайно оставил ее?
— М-м… Я возвратила её на другой день. Признаюсь, я дала Кэркпатрику понять, что зажигалка моя, — она пошевелила пальцами, торчавшими из золотистых босоножек, и принялась растирать осколки по ковру. — Он очень ревнивый, его так и хочется подразнить. Вы видели его машину? Он хотел катать меня в ней! За кого он меня принимал, интересно? За участницу парада лорда-мэра? Боюсь, что я — любительница подразнить людей.
— Нас вы уж точно подразнили, — сердито ответил Уэксфорд.
Он отодвинул в сторону прошение об отставке вместе с ворохом других бумаг. Оно все ещё не было распечатано — плотный белый конверт с четко выведенным на нем именем старшего инспектора. Дрейтон использовал дорогую бумагу и писал чернилами, а не шариковой ручкой. Уэксфорд знал, что констебль любит хорошие вещи. Но любовь к красоте может быть чрезмерной, опьяняющей, лишающей свободы.
Уэксфорду казалось, что он понимает Дрейтона, но это не помешало бы ему удовлетворить прошение об отставке. Он возблагодарил господа за то, что истина выяснилась вовремя. Еще день, и он предложил бы констеблю сходить в чичестерский театр в обществе Шейлы и её друзей.
После ухода Аниты Марголис в комнате остался аромат её духов, Chant d'Aromes, который Уэксфорд узнавал без всякого лабораторного анализа. То был запах легкомыслия, расточительства и равнодушия — вполне под стать натуре этой девицы. Уэксфорд распахнул окно, чтобы дух выветрился до начала собеседования.
Дрейтон пришел за пять минут до назначенного времени и застал Уэксфорда на полу собирающим осколки. Но такое положение начальника не дало молодому человеку никаких преимуществ. Уэксфорд считал, что даже работа уборщицы предпочтительнее пустого хождения из угла в угол. Да ещё из-за того, что какой-то зеленый констебль выставил тебя дураком.
— Как я понимаю, вы подали в отставку, — сказал он. — Я думаю, это самое мудрое решение.
Лицо Дрейтона почти не изменилось, разве что, возможно, чуть побледнело. На щеках виднелись красные пятна, но ногти Линды оказались слишком короткими и не прорвали кожу. Уэксфорд ожидал увидеть замешательство или вызов, но ничего подобного не было. Взрыв долго сдерживаемых чувств тоже не удивил бы его. Возможно, этот взрыв ещё впереди. Но сейчас Дрейтон держал себя в руках, да так крепко, что выглядел совершенно спокойным.
— Слушайте, Дрейтон, — сказал Уэксфорд, — никто не думает, будто вы действительно что-то обещали этой девушке. Я знаю, вы на такое не способны. Но в общем и целом это… дурно пахнет.
Ответом ему была тусклая улыбка. Вполне под стать шутке.
— Пахнет продажностью, — сказал Дрейтон. Его голос был ещё холоднее, чем улыбка. В кабинете все ещё витал дух французских духов, похожий на аромат букета, который ставят на стол судей, чтобы уберечь их от порчи.
— К сожалению, все мы должны быть безупречны.
Что тут ещё сказать? Уэксфорд вспомнил заготовленную заранее напыщенную проповедь, и ему стало тошно.
— Боже мой, Марк! — вскричал он, обходя вокруг стола и останавливаясь перед Дрейтоном. — Почему вы не могли внять моим намекам и оставить её, когда я предупреждал? Вы её знаете. Она же разговаривала с вами. Или вы не смогли сложить два и два? Алиби, которое она обеспечила Кэркпатрику, на самом деле было алиби для неё самой! Она видела его в восемь, а не в девять тридцать.
Дрейтон кивнул, его губы сжались. Под ногами Уэксфорда захрустели осколки.
— Она ехала к Руби, когда видела его. Энсти был с ней, только Кэркпатрик не заметил этого. Гровер сказал, что она ходила в магазин во вторник днем. На самом деле днем она ходила стирать белье.
— Я начинал догадываться, — прошептал Дрейтон.
— И не сказали ни слова?
— У меня просто было ощущение неловкости, будто что-то не так.
Уэксфорд стиснул зубы. Он задыхался от злости. Во многом он был виноват сам: не одобряя любовных похождений Дрейтона, старший инспектор, тем не менее, романтизировал его и тайно восхищался им.
— Вы околачивались у Гроверов бог знает, сколько, и все это время тело лежало в гараже. Вы знали её, знали слишком хорошо, — он повысил голос, надеясь разбудить чувства Дрейтона. — Разве не естественно полюбопытствовать, с кем она дружила до вас? У них целый месяц жил человек, невысокий и темноволосый, который исчез в ночь убийства. Разве вы не могли сообщить об этом нам?
— Я не знал, — сказал Дрейтон. — Я не хотел знать.
— Вы обязаны хотеть знать, Марк, — устало сказал Уэксфорд. — Это первое правило игры.
Он забыл, что значит быть влюбленным, но вспомнил освещенное окно, смотревшую из него девушку и стоявшего за ней в темноте мужчину. С болью в сердце он понял, что страсть и печаль могли сосуществовать, ломать человека и в то же время не оставлять никакой печати на лице. У старшего инспектора не было сына, но время от времени каждый мужчина чувствует себя отцом другого мужчины.
