Эрнст Гофман - Зловещий гость (сборник)
В эту минуту в зале послышались тихие шаги, и мне показалось, что в воздухе пронесся тяжкий вздох. «Ее уже нет!» – мысль эта пронзила меня губительной молнией. Старик быстро встал и громко позвал:
– Франц! Франц!
– Да, господин адвокат! – послышалось снаружи.
– Франц! – продолжал дядюшка. – Подправь немного огонь в камине и, если можно, принеси нам две чашечки хорошего чая! Здесь чертовски холодно, – обратился он ко мне, – мы поговорим лучше там, у камина.
Старик открыл дверь, и я машинально пошел за ним.
– Что делается внизу? – спросил дядя.
– Ах, – ответил старый домоправитель, – не было ничего серьезного. Госпожа баронесса уже развеселилась и объясняет свой обморок дурным сном!
Я было возликовал от счастья, но дядя взглянул на меня так строго, что я тут же сник.
– Да, – сказал старик, – в сущности, будет лучше, если мы поспим еще пару часов, не нужно нам чая, Франц!
– Как прикажете, господин адвокат, – ответил тот и оставил залу с пожеланием спокойной ночи, хотя петухи уже пропели.
– Слушай, тезка, – сказал мой наставник и почтенный родственник, вытряхивая пепел из трубки в камин, – это, однако, хорошо, что с тобой не случилось несчастья в схватке с волком!
Я наконец все понял и устыдился того, что дал старику случай провести меня как малого дитятю.
– Будь так добр, милый тезка, – сказал старик наутро, – сойди вниз и узнай, как чувствует себя баронесса. Можешь спросить об этом у ее компаньонки.
Можно себе представить, как я полетел выполнять это поручение. Но в ту минуту, когда я уже собирался тихонько постучаться в дверь комнат баронессы, мне навстречу быстро вышел барон. Он остановился в удивлении и смерил меня мрачным пронзительным взглядом.
– Что вам здесь нужно? – вырвалось у него.
Несмотря на то что сердце у меня страшно билось, я овладел собой и ответил твердо:
– Я пришел по поручению дяди узнать о здоровье баронессы.
– О, это был пустяк, ее обычный нервный припадок. Она спокойно спит, и я знаю, что к столу жена выйдет в хорошем настроении. Передайте это своему дяде!
Барон Родерих сказал это срывающимся голосом, и я подумал, что он беспокоится о баронессе больше, чем хочет показать. Я повернулся, собираясь уйти, но он вдруг схватил меня за руку и воскликнул, сверкая глазами:
– Мне нужно поговорить с вами, молодой человек!
Разве не стоял передо мной оскорбленный муж и не должен ли я был опасаться нападения, которое могло окончиться для меня позором? Я был безоружен, но в эту минуту вспомнил о прекрасном охотничьем ноже, подаренном мне дядей, который все еще был при мне. Я последовал за хозяином дома, решившись не щадить жизни, если подвергнусь недостойному обращению.
Мы вошли в комнату барона, дверь которой он запер. Он стал порывисто ходить по ней, скрестив руки за спиной, потом остановился передо мной и повторил:
– Мне нужно поговорить с вами, молодой человек.
Ко мне вернулось мужество, и я сказал, повысив голос:
– Надеюсь, речь ваша будет такова, что я смогу выслушать ее без ущерба для своего достоинства?
Барон взглянул на меня удивленно, будто меня не понял, потом мрачно посмотрел в пол, заложил руки за спину и снова начал ходить по комнате. Он взял какое-то ружье и прошелся по его дулу шомполом, точно желая убедиться, заряжено оно или нет. Кровь закипела у меня в жилах, я схватился за нож и пошел прямо на Родериха, желая лишить его возможности напасть на меня.
– Прекрасное оружие, – воскликнул барон, убирая ружье обратно в чехол.
Я отошел от него на несколько шагов, но барон снова ко мне приблизился, затем хлопнул меня по плечу, сильнее, чем я мог ожидать, и сказал:
– Я, должно быть, кажусь вам возбужденным и расстроенным, Теодор! Это действительно так: прошлой ночью меня одолевали тысячи страхов. Нервный припадок моей жены был неопасен, теперь я это вижу, но здесь, в этом замке, где поселился мрачный призрак, я ожидаю самого худшего, и, кроме того, она впервые здесь заболела. Вы, вы одни в этом виноваты!
– Я не имею ни малейшего представления о том, как это могло произойти! – ответил я невозмутимо.
– О, – продолжал барон, – о, если бы этот проклятый музыкальный ящик разлетелся на льду на тысячу кусков, о, если бы вы… но нет, нет! Это должно было произойти, и я один во всем виноват. Я должен был в ту минуту, как вы заиграли в комнате моей жены, сказать вам о положении вещей и состоянии баронессы…
Я хотел что-то вставить.
– Дайте мне договорить! – воскликнул барон. – Я должен с самого начала изменить ваши суждения. Вы считаете меня суровым человеком, презирающим искусство? Я вовсе не таков. Лишь одно соображение заставляет меня по возможности гнать отсюда такую музыку, которая действует на всякую душу, а также, конечно, и на мою. Знайте, что жена моя страдает повышенной впечатлительностью, которая может в конце концов лишить ее всех радостей жизни. В этих страшных стенах она пребывает в состоянии крайнего возбуждения, которое проявляется только иногда, но все же является предвестником серьезной болезни. Вы имеете право спросить, почему я не избавлю нежную женщину от необходимости оставаться в этом ужасном месте. Назовите это слабостью, но я не могу бросить ее одну. Я был бы совершенно не в состоянии делать что-либо в ее отсутствие: самые страшные картины всевозможных несчастий, случившихся с ней, не оставляют меня ни в лесу, ни в зале суда. И потом я думаю, что для слабой женщины эта жизнь может служить чем-то вроде укрепляющей ванны. Но вы! Вы методически терзаете мою жену своей игрой!
Барон произнес эти слова, повысив голос и сверкая глазами. Кровь бросилась мне в голову, я сделал порывистое движение в его сторону и хотел заговорить, но Родерих не дал мне этого сделать.
– Я знаю, что вы хотите сказать, – начал он, – я знаю это и повторяю, что вы были на пути к тому, чтобы убить мою жену, но я не стану больше винить вас в этом. Я сам должен был положить этому конец. Вот что вы сделали: вы взволновали мою жену игрой и пением, и вот, когда она носится по бездонному морю грез и предчувствий, которые вызвала своими злыми чарами ваша музыка, вы низвергаете ее в самую пучину ужаса рассказом о страшном призраке, дразнившем вас в зале суда. Ваш дядя обо всем мне сообщил, но я прошу, повторите мне все, что вы видели и слышали, чувствовали и предполагали.
Я взял себя в руки и спокойно рассказал обо всем с начала и до конца. Родерих лишь иногда издавал возгласы, свидетельствовавшие о его удивлении. Когда я дошел до момента, как почтенный старик с благочестивым мужеством восстал против призрака и изгнал его силой своего слова, барон молитвенно сложил руки, воздел их к небу и вдохновенно воскликнул:
