Рекс Стаут - Убийство из-за книги
Я не имел права позволить себе испытывать отвращение к мысли о расправе с Джоан Уэлман, во всяком случае, такого, чтобы удержать себя от дальнейших действий, ибо если считать ее гибель морально неприемлемой, то как оправдать убийство Дайкса? После смерти Джоан Уэлман я перестал сомневаться. Теперь при наличии достаточного мотива я был способен на убийство любого числа людей, не испытывая при этом ни малейшего угрызения совести.
Поэтому, замышляя расправу с Рейчел Эйбрамс, я раздумывал только о том, насколько в этом есть необходимость и можно ли ее осуществить, не подвергаясь излишнему риску. Необходимость есть, решил я. Что же касается риска, я положился на обстоятельства. В этом случае я не мог использовать тот же фокус, какой использовал с Джоан Уэлман, поскольку она знала Дайкса как Бэйрда Арчера. Мой план оказался настолько прост, что его и планом-то нельзя было назвать. В один прекрасный, но дождливый день я без приглашения явился к ней в офис. Если бы она была не одна или возникло какое-либо другое непредвиденное обстоятельство, мне пришлось бы удалиться и придумать иной образ действия. Но весь ее офис, оказалось, состоял всего из одной комнаты, в которой она была одна. Я сказал ей, что мне нужно кое-что перепечатать, и, приблизившись под предлогом показать текст, я схватил ее за горло, а после того как она с полминуты пробыла в бессознательном состоянии, открыл окно, поднял ее и выбросил из окна. К сожалению, у меня не были времени, практически ни минуты, искать, не сохранился ли у нее еще один экземпляр рукописи Дайкса. Я выбежал из офиса, спустился по лестнице на этаж ниже и там сел в лифт, куда, между прочим, и вошел, когда поднимался наверх. Когда я выбрался из здания, тело лежало на тротуаре, а вокруг уже собралась толпа. Через три дня, когда я с моими компаньонами пришел к вам, я узнал, что опередил вашего Гудвина не более чем на две минуты. Значит, счастье на моей стороне, решил я, несмотря на то, что Гудвину удалось найти в ее финансовом реестре имя Бэйрда Арчера. Застань он ее в живых, он узнал бы содержание рукописи.
К тому времени, когда мы впервые явились к вам девять дней назад, я понял, что мне грозит опасность, но был убежден, что сумею ее предотвратить. Вам стало известно о Бэйрде Арчере и рукописи, вы поняли, что вся эта история связана с Дайксом и, следовательно, с нашей конторой, — но не более того. Вы заметили пометку «Пс. 145-3», сделанную моей рукой на его заявлении об увольнении, и правильно ее расшифровали, что мне почти ничем не грозило, ибо кто угодно мог легко подделать мой прямой ровный почерк, и мои компаньоны дружно помогли мне убедить полицию, что вы сами, наверное, сделали эту пометку в попытке обмануть нас.
В среду, когда мы получили письмо от миссис Поттер, мне и в голову не пришло, что вы имеете к этому какое-либо отношение. Я счел это смертельным ударом, нанесенным судьбой в самый неподходящий момент. Письмо принесли мне, но поскольку оно было адресовано не кому-то лично, а в контору, то наш клерк, обрабатывающий почту, прочел его, и поэтому я вынужден был показать его моим компаньонам. Мы обсудили положение и пришли к единодушному выводу, что одному из нас следует немедленно лететь в Калифорнию. Мы разделились во мнении, кому именно следует лететь, но как старший компаньон я настоял на своей кандидатуре. Никто не стал со мной спорить, и я вылетел первым же доступным рейсом.
Что произошло в Калифорнии, вам известно. Я пошел на риск, но считал себя в относительной безопасности, пока не очутился в номере Финча, где вместо него встретил Гудвина. С этой минуты мое положение стало явно безвыходным, но я пока отказывался сложить оружие. Я понял, что с помощью Гудвина вам, несомненно, стало известно содержание рукописи, а значит, и мое предательство по отношению к О'Мэлли, но тем не менее полагал возможным избежать обвинения в убийстве. Всю ночь в самолете, сидя всего лишь в нескольких футах позади Гудвина, я обдумывал все возможные ходы и способы действий.
Из Лос-Анджелеса и позвонил одному из своих компаньонов, и они все собрались у нас в офисе, когда я утром приехал туда прямо из аэропорта. Они пришли к единодушному мнению посетить вас и потребовать изложить содержание рукописи. Я настаивал на ином образе действий, но переубедить их не сумел. Когда мы пришли к вам, я был готов к обвинению меня в доносе на О'Мэлли, предполагая, что вы расскажите нам о рукописи, но вместо этого вы нанесли мне очередной удар. Вы ничего нам не рассказали, заявив, что не совсем готовы к действиям, что вам требуются еще кое-какие подробности. Для меня это означало только одно: вы не хотите обнародовать мой донос на О'Мэлли до тех пор, пока не будете готовы использовать этот факт как доказательство для обвинения меня в убийстве, и не высказались бы таким образом, если бы не были уверены, что будете вот-вот готовы. Какие именно подробности вам требовались, я не знал, но это не имело значения. Я не сомневался, что либо я уже у вас в руках, либо вскорости буду.
Мои компаньоны решили еще раз все обговорить за обедом, но я, сославшись на усталость, поскольку провел ночь в самолете, поехал домой. Снова заработала подкорка, ибо к крайнему моему удивлению мною вдруг завладело навязчивое желание покончить с собой. Я не стал с ним бороться. Я решил покориться ему. Но я еще не пришел к окончательному выводу, оставить ли вам рассказ о моей беде и о причинах, приведших к ней. Я сел за письмо, которое писал несколько часов. Сейчас я прочту его и решу. Если я его пошлю, то только вам, поскольку вы стали причиной моей смерти. Снова здесь, в конце, как и в начале, больше всего меня интересует, чем мотивированы мои поступки, что заставляет меня написать это письмо и послать его именно вам, а не кому-нибудь другому? Но начни я об этом рассуждать, мне никогда не закончить моего письма. Если я все-таки пошлю его вам, то знайте, что я не пытаюсь подсказать вам, что с ним делать, поскольку вы все равно поступите так, как сочтете нужным. Вот я и делаю то же самое: поступаю так, как считаю нужным.»
Вот и все. Я собрал страницы, сложил их и засунул в конверт, потом встал и поднялся на три пролета наверх в оранжерею. Вульф в новой желтой рубашке был в питомнике, где разглядывал корни нескольких дендробиумов, которые он вытащил из горшков.
— Вам следует это прочесть, — сказал я, протягивая ему конверт с письмом.
— Когда спущусь.
— В одиннадцать придет Кремер. Если вы будете читать письмо при нем, он разозлится. Если же поговорите с ним, не прочитав письма, я предпочитаю не присутствовать.
— О чем там говорится?
— Признается полностью в доносе на своего компаньона О'Мэлли и в трех убийствах. Приводит подробности.
