Гор Видал - Бокс Э. Смерть — штука тонкая. Фиш Р. Л. Афера Хавьера. Макгиверн У. Экстренный выпуск
Когда он манипулировал с шейкером, я обратил внимание, какие у него длинные пальцы; прекрасные сильные пальцы, так не похожие на все остальное, с трудом поддававшееся описанию. Под ногтями краска… — профессиональная примета.
Потом Элли Клейпул представила меня своему брату, спрятавшемуся в алькове на другом конце комнаты. Он был очень похож на нее и примерно на год или два старше; симпатичный, молодой человек, небрежно носивший дорогой твидовый костюм.
— Рад познакомиться с вами, Серджент. Я тут копаюсь в книгах. У Розы есть интересные вещицы. Жаль, что сама она ничего не читает.
— Почему бы тогда их просто не украсть? — улыбнулась брату Элли.
— Может быть, я так и сделаю.
Они быстро обменялись теми доверительными взглядами, которые так характерны для мужа и жены и кажутся немного неестественными у брата с сестрой.
Затем, вооружившись бокалами с мартини, мы присоединились к писательнице, устроившейся возле камина. Все расселись вокруг, за исключением миссис Брекстон, отчужденно стоявшей в дальнем конце комнаты. В тот вечер в воздухе висело какое-то ожидание, тишина напоминала затишье перед бурей.
Я заговорил с Мери Вестерн Ланг, оказавшейся справа от меня. Стал спрашивать, давно ли она в Истхемптоне и как ей тут нравится, но взгляд мой блуждал по комнате, а уши чутко ловили другие разговоры. Внешне все выглядело спокойно. Клейпулы спорили с Брекстоном о живописи. Никто не обращал внимания на миссис Брекстон; ее отчужденность формально оставалась незамеченной. Но что-то случилось. Думаю, я заметил это благодаря нашей странной беседе с Мери Вестерн; но даже без ее предупреждений я сам, пожалуй, смог бы уловить воцарившееся тревожное настроение.
Мери Вестерн была неисчерпаема; голос ее звучал пронзительно, почти по-детски, но не громко; несмотря на ее размеры, которые позволяли ожидать чего-то громоподобного, голос ее был слабоват, и мне приходилось очень низко наклоняться, чтобы расслышать, что она говорит… Ей это очень нравилось, и она безудержно флиртовала со мной, как девчонка.
— Только теперь, после прихода Эйзенхауэра все изменится…
Интересно, что должно измениться? Дело в том, что я не слышал начала ее рассуждений.
— Ничто не остается неизменным, — глубокомысленно заметил я, надеясь, что это сочтут достаточно уместным. Так и случилось.
— Как справедливо! — Она взглянула на меня чуть выпученными из-за болезни щитовидной железы глазами; ее большое детское лицо было счастливым и безмятежным. — Я всегда считала точно так же. Вы не впервые здесь, не так ли?
Я сказал, что в детстве частенько проводил здесь лето.
— Ну, тогда вы здешний старожил! — Эта новость доставила ей неописуемое удовольствие. Она даже попыталась положить руку мне на левое колено, сопроводив это быстрым теплым пожатием, что чуть было не заставило меня выпрыгнуть из собственных штанов; за исключением весьма особых обстоятельств я ненавижу, когда меня трогают. К счастью, в этот момент она на меня не смотрела, глаза были опущены на ее собственные алые колени, или, по крайней мере, на место, казавшееся наиболее вероятным их местонахождением.
После нескольких почти истерических реплик мне удалось вырваться к стойке с остатками мартини, пообещав, что принесу и ей. Когда я выливал остатки из шейкера в бокал, ко мне неожиданно подошла миссис Брекстон.
— Сделайте и мне, — тихо попросила она.
— Да, конечно. Предпочитаете сухой?
— Все равно. — Она взглянула на мужа, сидевшего спиной к нам и оживленно жестикулировавшего, что-то доказывая. Лицо ее оставалось непроницаемым, но я чувствовал исходивший от нее странный холод, вроде холода от уже окоченевшего трупа.
Я быстро приготовил ей мартини и второй бокал Мери Вестерн Ланг. Даже не сказав мне спасибо, она присоединилась к группе, расположившейся возле камина, и заговорила, как я отметил, только с мисс Клейпул, полностью игнорируя продолжавших спорить мужчин.
Поскольку деться больше было некуда, я присоединился к мисс Ланг, которая изящно потягивала мартини сложенными в трубочку губами, к которым пристало несколько длинных золотистых волосков.
— Всему на свете я предпочитаю джин, — заявила она, отставив почти нетронутый бокал. — Я даже помню те времена, когда мои старшие братья разливали его в ванной. — Она громко рассмеялась при мысли, какой маленькой она была и как стара сейчас, раз помнит времена сухого закона.
Потом я поинтересовался, как она стала такой известной писательницей.
— Я веду рубрику, которая называется «Беседы о книгах», она распространяется по всем Соединенным штатам и Канаде. Вам приходилось читать ее? Да? Очень мило с вашей стороны. Я трачу на нее столько сил! Конечно, это не главный источник моего существования, но в наше время на многое рассчитывать не приходится, и мне просто повезло, что она так популярна. Ведь я веду ее уже больше девяти лет.
Пришлось отпустить еще несколько грубых льстивых комплиментов в ее адрес и сделать вид, что я — ее поклонник. На самом же деле по причине, которой я бы не смог определить, я весь был поглощен миссис Брекстон и весь разговор время от времени косился на нее краем глаза. Она о чем-то темпераментно рассказывала Элли Клейпул, слушавшей с серьезным, даже несколько мрачным выражением лица. К сожалению, говорили они слишком тихо и я не мог разобрать ни слова. Как бы то ни было, мне не понравился брезгливо выгнутые тонкие губы миссис Брекстон, капризное и надменное выражение ее лица.
— Мистер Серджент, Роза сказала мне, что вы — писатель.
Я раздраженно подумал, что Роза выбрала для меня неверный камуфляж: едва ли я способен ввести в заблуждение автора книжных обозрений. И я решил пойти на хитрость.
— Раньше я работал помощником театрального критика в газете «Нью-Йорк Глоуб», но несколько лет назад ушел оттуда… чтобы написать роман.
— О, как интересно! Все бросить и жить только ради своего искусства! Как я вам завидую и как вами восхищаюсь! Позвольте мне быть вашей первой читательницей и критиком.
Я начал бормотать, что роман еще не закончен, но ее это уже не интересовало, она разволновалась, крупные груди тяжело вздымались и опускались.
— Много лет назад, еще в Редклифе, я сделала то же самое. В один прекрасный день я бросила школу и сказала родителям, что намерена стать писательницей. И стала. Наша семья из Бостона… Родители весьма консервативны, но и они ничего не могли возразить, когда я написала «Маленькую веселую песенку»… Вы ее, наверно, помните. Ее считали лучшей детской книжкой того времени… даже сегодня новое поколение детей от нее в восторге; их милые письма, которые я получаю, полны сердечной признательности.
