Рекс Стаут - В лучших семействах
Я плюхнулся на свой стул и промокнул носовым платком слезящиеся глаза.
— Ну что, разоблачили этих лицемеров? — поинтересовался я, когда он положил трубку.
— Я с самого начала знал, что Флит здесь ни при чем, — проворчал Вульф.
— Конечно. Позвать полицейского?
— Нет.
Я согласно кивнул.
— Вопрос был чисто риторический. — Я снова протер глаза и высморкался. — Ниро Вульф не обращается в полицию. Ниро Вульф сам вскрывает все посылки с колбасой и оставляет своих врагов в дураках. — Я еще раз высморкался. — Правда, в один прекрасный день Ниро Вульф вскроет не ту картонку и тогда то, что от него останется…
— Твой вопрос был не риторический, — грубо оборвал меня Вульф. — Слово «риторический» имеет другой смысл.
— Вот как? Но вопрос-то задал я. И я хотел, чтобы он звучал риторически. Кстати, как вы докажете, что я не знаю значения слова «риторический»? Всякий раз, когда вы задаете мне вопрос, а Бог тому свидетель — это случается сплошь и рядом, должен ли я предполагать, что…
Зазвонил телефон. В миллион моих обязанностей, за которые мне платят жалованье, входят и секретарские функции, так что я снял трубку. И тут случилось нечто из ряда вон выходящее. Нечего и говорить о том, что этот голос потряс меня, так как я вдруг ощутил, что под ложечкой у меня предательски засосало. Сила шока во многом определяется его внезапностью, но я никак не могу сказать, что голос, прозвучавший в телефонной трубке, оказался для меня сюрпризом. Напротив, я думаю, что мы оба, Вульф и я, сидели и переливали из пустого в порожнее в ожидании, пока раздастся именно этот голос.
Все, что он произнес, было:
— Могу я переговорить с мистером Вульфом?
В желудке у меня что-то оборвалось, но я охотнее сгорел бы в геенне огненной, чем проявил свою слабость. Я ответил, не слишком, впрочем, учтиво:
— А, приветик. Если это вы, конечно. Кажется, вас когда-то звали Дункан?
— Да. Мне мистера Вульфа, пожалуйста.
— Минутку. — Я прикрыл трубку рукой и сказал Вульфу:
— Это он.
— Кто? — рявкнул Вульф.
— Вы уже догадались по выражению моего лица. Мистер Икс. Мистер Зек. Он.
Стиснув зубы, Вульф потянулся к телефону.
— Ниро Вульф слушает.
— Здравствуйте, мистер Вульф. — Я продолжал держать у уха параллельную трубку, и резкий, холодный, педантичный голос звучал точно так же, как и четыре предыдущих раза за последние три года, когда мне доводилось его слышать. Он отчетливо произнес, чеканя каждое слово:
— Вы узнали меня?
— Да, — отрывисто сказал Вульф. — Что вам угодно?
— Хотел напомнить вам, что я умею быть великодушным. Сами понимаете, что в картоночке могло оказаться нечто большее, чем безобидный газ, но я решил ограничиться предупреждением. К тому же, год назад я говорил вам, что без вас наш мир во многом утратит свою привлекательность.
— Согласен, — сухо бросил Вульф.
— Несомненно. Кстати, я не забыл, как вы блестяще изобличили убийцу Луиса Роуни. Впрочем, тогда ваши интересы совпали с моими. Теперь же, когда вы занялись делом миссис Барри Рэкхем, они не совпадают, так что я не могу с этим примириться. Из уважения к вам я не хочу, чтобы вы лишились гонорара. Возвратите задаток, откажитесь от дела, и через два месяца, начиная с сегодняшнего дня, я вручу вам десять тысяч наличными. В прошлом вы дважды пренебрегли аналогичным предложением с моей стороны, но обстоятельства спасали вас. Больше не советую вам рисковать. Придется вам понять, что…
Вульф отнял трубку от уха и аккуратно поместил ее на рычажки. Буквально тут же я последовал его примеру, чтобы наш собеседник не заблуждался насчет того, что произошло.
— Дьявольщина, опять началось, — простонал я. — Что за невезение…
— Замолчи, — прорычал Вульф.
Я повиновался. Вульф оперся локтями о подлокотники кресла, сплел пальцы над самым выпуклым местом необъятного живота и уставился в уголок бювара. Собственно, сказать-то мне было нечего, кроме того, что наше дело — дрянь, а это было и так ясно. Однажды Вульф приказал мне навсегда выбросить из головы имя Арнольда Зека, но называй я его даже Зек, или Он, или хотя бы Икс, все равно он оставался той личностью, которая месяцев десять тому назад наслала на нас пару головорезов, вооруженных автоматом и пулеметом Томпсона. Эти субъекты, расположившись на крыше дома на противоположной стороне улицы, открыли огонь по нашей оранжерее, перебили стекла и оборудования на добрых десять тысяч долларов и превратили восемь тысяч драгоценных орхидей в сырье для компоста. Это тоже задумывалось как предупреждение.
И вот теперь он хотел, чтобы мы расторгли контракт и не связывались с Барри Рэкхемом. Вероятно, это означало одно: не шевельнув и пальцем, мы нашли ответ на вопрос миссис Рэкхем — откуда у ее мужа карманные деньги? Очевидно, он принимал участие в операциях Арнольда Зека, которые Вульф как-то назвал незаконными, а некоторые — отвратительными. Ничего удивительного, что Зек не хотел, чтобы мы занялись одним из его людей. Все это было ясно как божий день, но вот беда — мы опять нарвались на Зека, что, по большому счету, было не лучше, чем заполучить цилиндр со слезоточивым газом вместо изрядной порции дарстовской колбасы.
— А ведь он точно все рассчитал, черт его побери, — пожаловался я. — Прямо как по нотам. Кто-то наблюдал за домом и видел, что я взял сверток, а потом распахнул дверь и вышел подышать на крыльцо — они поняли, что картонку вскрыли, сообщили Зеку, и он тут же позвонил. Черт возьми, он мог даже…
Я умолк, так как заметил, что разговариваю сам с собой. Вульф меня не слышал. Он сидел в прежней позе, вперив взгляд в уголок бювара. Я заткнулся, сел поудобнее и запасся терпением. Прошло добрых пять минут, прежде чем он заговорил.
— Арчи, — сказал Вульф, взглянув на меня.
— Да, сэр?
— Сколько у нас было дел, начиная с прошлого июля?
— Любых дел? Считая всякую мелочь? Э-э-э, сорок.
— Мне казалось — больше. Хорошо, скажем, сорок. В первый раз мы случайно стали ему поперек пути два года назад, а во второй — в прошлом году. Мы оба, он и я, занимаемся преступлениями, а его сети раскинуты настолько широко, что совершенно логично ожидать: один раз в год или в одном из сорока дел, за которые мы беремся, мы будем натыкаться на него. И все начнется сначала. — Он ткнул пальцем в сторону телефонного аппарата. — Эта штуковина зазвонит, и этот гнусный голос станет диктовать мне условия. Если мы уступим, то сможем здесь жить и зарабатывать средства к существованию лишь с его благословения. Если же откажемся повиноваться, то будем жить в состоянии трепетной бдительности и одного из нас или даже обоих, возможно, убьют. Твое мнение?
