Артур Конан Дойл - Алое кольцо
— Да, он прошел мимо меня последним.
— Думаю, что это тот, кто вам нужен. Я могу его описать вам, и у нас есть великолепный отпечаток его ноги. По-моему, этого вам хватит.
— Не очень-то много, мистер Холмс, чтобы найти его среди миллионов лондонцев.
— Возможно. Потому я и подумал, что нелишне призвать на помощь даму.
При этих словах мы все обернулись. В прямоугольнике двери стояла высокая красивая женщина — таинственная квартирантка миссис Уоррен. Она медленно приблизилась, ее бледное лицо было полно тревоги, напряженный, испуганный взгляд прикован к темной фигуре, лежавшей на полу.
— Вы убили его! — пробормотала она. — О, Dio mionote 1, вы убили его! Потом она глубоко перевела дыхание и с радостным криком подпрыгнула. Она кружилась по комнате, хлопала в ладоши, ее карие глаза горели восторгом и изумлением, с губ срывались тысячи прелестных итальянских возгласов. Ужасно и удивительно было смотреть на эту женщину, охваченную радостью при виде такого зрелища. Вдруг она остановилась и вопрошающе взглянула на нас.
— Но вы! Ведь вы полиция? Вы убили Джузеппе Джорджано? Правда?
— Мы полиция, сударыня.
Она вгляделась в темные углы комнаты.
— А где же Дженнаро? Дженнаро Лукка, мой муж? Я Эмилия Лукка, мы оба изНью-Йорка. Где Дженнаро? Он только что позвал меня из этого окна, и я помчалась со всех ног.
— Это я позвал, — сказал Холмc.
— Вы! Но как вы узнали?
— Ваш шифр несложен, сударыня. Вы нужны нам здесь. Я был уверен, что стоит мне подать знак Vieninote 2, и вы обязательно придете. Прекрасная итальянка взглянула на Холмса с благоговейным страхом.
— Не понимаю, откуда вам все это известно, — сказала она. — Джузеппе Джорджано… как он… — Она замолчала, и вдруг ее лицо осветилось радостью и гордостью. — Теперь я поняла! Мой Дженнаро! Это сделал мой прекрасный, чудесный Дженнаро, который охранял меня от всех бед, он убил чудовище собственной сильной рукой! О Дженнаро, какой ты замечательный! Есть ли на свете женщина, достойная такого мужчины!
— Так вот, миссис Лукка, — сказал прозаичный Грегсон, положив руку на локоть синьоры так же бесстрастно, как если бы она была хулиганом из Ноттинг-Хилла. — Пока мне еще не совсем ясно, кто вы такая и зачем вы здесь, но из того, что вы сказали, мне вполне ясно, что вами заинтересуются в Скотленд-Ярде.
— Одну минуту, Грегсон, — вмешался Холмс, — я полагаю, эта леди и сама не прочь дать нам кое-какие сведения. Вам понятно, сударыня, что вашего мужа арестуют и будут судить за убийство человека, который лежит перед нами? Ваши слова могут быть использованы как доказательство его виновности. Но если вы полагаете, что ваш муж действовал не в преступных целях и желал бы сам, чтобы о них узнали, то, рассказав нам все, вы очень ему поможете.
— Теперь, когда Джорджано мертв, нам ничего не страшно, — ответила итальянка. — Это был дьявол, чудовище, и ни один судья в мире не накажет моего мужа за то, что он убил его.
— В таком случае, — сказал Холмс, — я предлагаю запереть дверь, оставив все, как есть, пойти вместе с этой леди к ней На квартиру и принять решение после того, как она расскажет нам век историю.
Через полчаса мы все четверо сидели в маленькой гостиной синьоры Лукки, слушая ее удивительный рассказ о зловещих событиях, развязки которых нам довелось быть свидетелями. Она говорила, по-английски быстро и бегло, однако весьма неправильно, и для большей ясности я несколько упорядочил ее речь.
— Родилась я в Посилипло, неподалеку от Неаполя, — начала она, — я дочь Аугусто Барелли, который был там главным юристом, а одно время и депутатом от этого округа. Дженнаро служил у моего отца, и я влюбилась в него, ибо в него нельзя не влюбиться. Он был беден и не имел положения в обществе, не имел ничего, кроме красоты, силы и энергии, и отец не дал согласия на брак. Мы бежали, поженились в Бари, продали мои драгоценности, а на вырученные деньги уехали в Америку. Это случилось четыре года назад, и с тех пор мы жили в Нью-Йорке.
Сначала судьба была к нам очень благосклонна. Дженнаро оказал услугу одному джентльмену-итальянцу — спас его от головорезов в месте, называемом Бовери, и таким образом приобрел влиятельного друга. Зовут его Тито Касталотте, он главный компаньон известной фирмы «Касталотте и Замба», основного поставщика фруктов в Нью-Йорк. Синьор Замба много болеет, и все дела фирмы, в которой занято более трехсот человек, в руках нашего нового друга Касталотте. Он взял моего мужа к себе на службу, назначил заведующим отделом и проявлял к нему расположение, как только мог. Синьор Касталотте холост, и, мне кажется, он относился к Дженнаро, как к родному сыну, а я и мой муж любили его, словно он был нам отец. Мы сняли и меблировали в Бруклине небольшой домик, и наше будущее казалось нам обеспеченным, как вдруг появилась черная туча и вскоре заволокла все небо.
Как-то вечером Дженнаро возвратился с работы и привел с собой соотечественника. Звали его Джорджано, и он тоже был из Посилиппо. Это был человек колоссального роста, в чем вы сами могли убедиться — вы видели его труп. У него было не только огромное тело, в нем все было фантастично, чрезмерно и жутко. Голос его звучал в нашем домике, как гром. Когда он говорил, там едва хватало места для его громадных размахивающих рук. Мысли, переживания, страсти — все было преувеличенное, чудовищное. Он говорил, вернее, орал, с таким жаром, что остальные только сидели и слушали, испуганные могучим потоком слов. Глаза его сверкали, и он держал вас в своей власти. Это был человек страшный и удивительный. Слава создателю, что он мертв!
Он стал приходить все чаще и чаще. Но я знала, что Дженнаро, как и я, не испытывал радости от его посещений. Мой несчастный муж сидел бледный, равнодушный, слушая бесконечные разглагольствования насчет политики и социальных проблем, что являлось темой разговоров нашего гостя. Дженнаро молчал, но я, хорошо его зная, читала на его лице чувство, какого оно не выражало никогда раньше. Сперва я подумала, что это неприязнь. Потом поняла, что это нечто большее. То был страх, едва скрываемый, неодолимый страх. В ту ночь — в ночь, когда я прочитала на его лице ужас, — я обняла его и умоляла ради любви ко мне, ради всего, что дорого ему, ничего не утаивать и рассказать мне, почему этот великан так удручает его.
Муж рассказал мне, и от его слов сердце мое оледенело. Мой бедный Дженнаро в дни пылкой, одинокой юности, когда ему казалось, что весь мир против него, и его сводили с ума несправедливости жизни, вступил в неаполитанскую лигу «Алое кольцо» — нечто вроде старых карбонариев. Тайны этой организации, клятвы, которые дают ее члены, ужасны, а выйти из нее, согласно правилам, невозможно. Мы бежали в Америку, и Дженнаро думал, что избавился от всего этого навсегда. Представьте себе его ужас, когда однажды вечером он встретил на улице гиганта Джорджано, того самого человека, который в Неаполе втянул его в организацию и на юге Италии заработал себе прозвище «Смерть», ибо руки его по локоть обагрены кровью убитых! Он приехал в Нью-Йорк, скрываясь от итальянской полиции, и уже успел создать там отделение этой страшной лиги. Все это Дженнаро рассказал мне и показал полученную им в тот день бумажку с нарисованным на ней алым кольцом. Там говорилось, что в такой-то день и час состоится собрание, на котором он должен присутствовать.
