Агата Кристи - Час Ноль
— Я… мне очень жаль, папа. Очень.
— Конечно, жаль, — коротко бросил Баттл. — Подойди сюда.
Медленно и неохотно девушка прошла через комнату и остановилась перед ним. Своей огромной квадратной рукой он взял ее за подбородок и внимательно посмотрел ей в лицо.
— Досталось тебе, верно? — мягко произнес он.
В ее глазах заблестели слезы.
— Видишь ли, Сильвия, — медленно продолжал Баттл, — я все время знал, что есть в тебе что-то такое. У большинства людей есть какая-нибудь слабость. Обычно все довольно просто. Сразу видно, когда ребенок жадный или капризный или любит командовать. Ты всегда была хорошей девочкой: очень спокойной, очень уравновешенной, никаких проблем ни в чем. И иногда меня охватывало беспокойство. Потому что, если есть изъян, которого ты не видишь, он может всю картину испортить, когда придет время испытания.
— Как у меня, например? — сказала Сильвия.
— Да, как у тебя. Ты испытания не выдержала, сломалась. И это получилось у тебя чертовски своеобразно. В жизни не встречал ничего подобного.
Девушка вдруг с издевкой произнесла:
— А я-то думала, ты с ворами часто встречаешься.
— Разумеется. Я все про них знаю. И именно поэтому, девочка, — не потому, что я твой отец (отцы о своих детях знают совсем немного), а потому, что я полицейский, — я точно знаю, что ты не воровала. Ты ни одной вещи в этом заведении не тронула. Воры ведь бывают двух типов: одни — это те, кто поддается внезапному и очень сильному соблазну (такие встречаются нечасто: это просто удивительно, каким соблазнам может противостоять самый обычный, в меру честный человек); и есть другой тип — это те, для которых брать чужое почти в порядке веще». Ты не относишься ни к одному из этих типов. Ты не воровка, ты просто необычный тип лгуньи.
— Но… — начала было Сильвия. Он не дал ей продолжить.
— Ты во всем созналась. Ну конечно. Это я уже слышал. Была вот однажды такая святая — ходила бедным хлеб раздавать. А мужу это не нравилось. Как-то раз он ее встречает и спрашивает: «Что это у тебя там в корзине?» Она с перепугу ему и говорит: «Розы». Он с корзины крышку сорвал, а там — о чудо! — и в самом деле розы. Так вот, будь ты на месте святой Елизаветы и будь у тебя корзина роз, ты с перепугу ответила бы не иначе как: «Хлеб».
Он замолчал, потом мягко спросил:
— Так ведь все и было, правда?
Девушка молчала. Вдруг она уронила голову, плечи ее задрожали.
— Расскажи мне, дочка. Что именно произошло? — в голосе суперинтендента зазвучала теплота, которую трудно было подозревать в этом человеке.
— Она нас всех построила. Сказала речь. И я увидела, что она смотрит на меня, и я знала, что она думает на меня! Я почувствовала, что краснею; я видела, что некоторые девочки тоже смотрят на меня. Это было ужасно. А потом и другие начали смотреть и шептаться по углам. Я же видела, что все они на меня думают. А потом Эмфа вызвала меня вместе с некоторыми другими в этот кабинет и устроила что-то вроде игры в слова — она говорит слово, а мы отвечаем.
Баттл возмущенно хмыкнул.
— Я понимала, зачем все это, и я… меня словно загипнотизировали. Я старалась не произнести не правильного слова, пыталась думать о чем-нибудь постороннем — о белках или цветах, а Эмфа уставилась на меня, а глаза, как буравчики, знаешь, так и сверлят, так и сверлят. Ну, а потом… о, потом все хуже и хуже. И тут однажды Эмфа заговорила со мной так по-доброму, так… так понимающе — и я… у меня внутри все перевернулось… и я сказала: да, это я, и, о папочка, какое облегчение!
Баттл поглаживал подбородок.
— Ясно.
— Ты понимаешь?
— Нет, Сильвия. Я не понимаю, потому что устроен по-другому. Если бы из меня кто-нибудь вытягивал признание в том, чего я не делал, я бы, пожалуй, тому человеку просто двинул в челюсть. Но я вижу, как это получилось с тобой; и этой твоей Эмфе с глазами-буравчиками случай сунул под нос такой пример нестандартной психологии, о каком только и может мечтать недоделанная толковательница недопонятых идей. Ну а теперь нам надо как-то разгрести весь этот мусор. Где сейчас мисс Эмфри?
Мисс Эмфри тактично прохаживалась неподалеку. Сочувственная улыбка застыла на ее лице, когда суперинтендент Баттл, чеканя слова, холодно заявил:
— Для восстановления справедливости в отношении моей дочери я должен просить вас обратиться в местное полицейское управление по этому делу.
— Но, мистер Баттл, Сильвия сама…
— Сильвия не тронула ни одной чужой вещи в этом заведении.
— Я вполне понимаю, что как отец вы…
— Я говорю сейчас не как отец, а как полицейский. Пригласите полицию помочь вам разобраться во всем. Они не станут поднимать шума. Я полагаю, вы найдете вещи спрятанными где-нибудь и с нужными отпечатками пальцев на них. Мелкие воришки обычно не заботятся насчет перчаток. Свою дочь я сейчас же забираю с собой. Если полиция получит доказательства — настоящие доказательства — ее причастности к кражам, я готов к тому, что ее будут судить и она понесет соответствующее наказание Но я этого не боюсь.
Когда пять минут спустя Баттл вместе с Сильвией, сидящей рядом, выезжал из ворог школы, он спросил:
— Что это за девушка со светлыми курчавыми волосами, очень розовыми щеками, пятном на подбородке и широко поставленными глазами? Она попалась мне в коридоре.
— Похоже на Оливию Парсонз.
— Я бы не удивился, узнав, что это ее рук дано.
— Она что, выглядела испуганной?
— Нет, смотрит победительницей. Спокойный самоуверенный взгляд. Сотни раз видел таких в суде. Готов поспорить на круглую сумму, что она и есть воровка. Только эта уж не признается, не ждите.
Сильвия глубоко вздохнула.
— Я как будто очнулась от страшного сна. Ох, папочка, прости меня! Пожалуйста, прости! Как я могла быть такой дурой, такой полной идиоткой? Мне так стыдно.
— Ну ладно, ладно, — суперинтендент Баттл, убрав ладонь с руля, похлопал дочь по руке.
Затем он произнес одну из тех фраз, что были заготовлены у него на случай, когда надо кого-нибудь утешить:
— Не переживай. Такие вещи посылаются свыше, чтобы испытать нас. Да, такие вещи посылаются, чтобы испытать нас. По крайней мере я так думаю. Не вижу, зачем бы еще они нам посылались…
Апрель, 19.
Солнце заливало щедрым светом дом Невила Стрэнджа в Хайндхеде.
Выдался тот апрельский денек, который обязательно хоть раз бывает в этом месяце, — жарче любого июньского.
Невил Стрэндж, одетый в белый фланелевый костюм, спускался по лестнице. Под мышкой он держал две пары теннисных ракеток.
Если бы среди англичан решили найти абсолютно счастливого человека, которому уже нечего больше желать, конкурсная комиссия вероятнее всего остановила бы свой выбор на Невиле Стрэндже. Этот человек был хорошо известен британской публике как первоклассный теннисист и вообще разносторонний спортсмен. В финале Уимблдона он, правда, ни разу не играл, но уверенно держался несколько отборочных туров, а в смешанных парах даже становился полуфиналистом. Его спортивные увлечения были, пожалуй, слишком разнообразными, чтобы он мог стать чемпионом именно по теннису. Он превосходно играл в гольф, великолепно плавал и совершил несколько серьезных восхождений в Альпах. В свои тридцать три года он обладал завидным здоровьем, приятной внешностью, большими деньгами, совершенно исключительной красоты женой, с которой недавно обвенчался, и, по всей видимости, не знал в жизни волнений и забот.
