Татьяна Любова - Ноябрьский триллер
— Для начала объясни мне, как ты тут оказался. — Ольга все еще не могла поверить в свое чудесное избавление. — Ты же потешался над моими дурацкими версиями.
— Разве я мог бросить тебя на произвол судьбы? До управления так и не доехали, ребята заклевали. Мол, есть у тебя совесть или нет, товарищ полковник? Поехали за Ольгой, мало ли чего? Женщина, одна, в глухую ночь. Да и сомнения одолели, вдруг, думаю, ты права и Фандотти ни при чем. Чем черт не шутит. Пришлось за тобой тащиться, камикадзе. До дома Погодиной мы добрались минут через сорок, встали с торца, чтоб народ среди ночи не баламутить. Сама знаешь, иные жильцы и так бессонницей страдают. Да и не уверен я был — стоит вмешиваться или нет. Если Погодина ни при чем, меня бы по головке никто не погладил. Короче, мы в качестве группы поддержки около дома решили подежурить. А тебя нет и нет. Через полчаса все нервничать начали, я ребят на разведку отправил. Минут через сорок и у меня нервы сдали, я — следом. Не успел подняться на площадку, тут ты кричишь. У меня сердце оборвалось, давай в дверь барабанить. Боялся, что уже живой не застанем. Мата Хари ты наша.
Ольга внезапно кинулась ему на шею и разрыдалась.
Растерявшийся Дубовой стал неловко оглаживать ее по спине, повторяя:
— Ничего, глупенькая. Это ничего.
— Ничего?! — вдруг закричала Ольга, отпрянув от него. — Эта маньячка чуть не придушила меня! Это ты называешь ничего? Вот, любуйся! — Она сунула ему под нос перстень Погодиной. — Это я нашла в постели Виктории после вашего ухода. А вчера сия прелесть украшала пальчик Погодиной, что я имела удовольствие созерцать вот этими самыми глазами! — И она выразительно ткнула пальцем себе в глаз.
— Гм. — Дубовой вертел перстень, глупо улыбаясь. — И что сие означает?
— Боже мой, ты несносен, как целая роща дубов! Слушай, что это означает! — Ольга с яростью нажала клавишу портативного магнитофона, стоявшего на столе.
Раздался хрипловатый голос Погодиной: «Все началось давно. Еще в школе…»
Дубовой хмыкнул и присел на табурет рядом с магнитофоном. Постепенно насмешливое выражение сползало с его лица, потом стало вытягиваться и к концу записанной на пленку исповеди смахивало на кислую физиономию профессионального плакальщика.
— Да, маху я дал, Ольга. Прошу пардону, — только и смог выговорить он, когда запись кончилась.
Во дворе послышался вой сирены «Скорой помощи», и они поспешили на улицу.
Наталья Погодина хрипло дышала, ее заострившееся, искаженное гримасой боли лицо с грязными остатками засохшего банана было страшно. Ни дать ни взять героиня блокбастера «Мумия возвращается».
Заслышав голос Ольги, она с трудом приподняла веки и прошептала:
— Значит, просчиталась я. Как же я вас всех ненавижу.
Погодину осторожно поместили на носилки, дверцы захлопнулись, а в ушах Ольги все звучал ее хриплый голос: «Всех ненавижу…»
Глава двадцать вторая
Все будет хорошо!
Через двадцать с небольшим дней Ольга нежилась на одном из лучших пляжей Хургады, каждой клеточкой тела впитывая в себя драгоценную солнечную благодать и вкрадчивый шепот моря, упорно твердивший, что все в этой жизни пренепременно будет хорошо.
По соседству с ней расположилось семейство «трех толстяков» (это веселое название пришло в голову, едва Ольга завидела три пыхтящие, заплывшие салом горы мяса, тяжело ворочающиеся на самом солнцепеке). Сердце разрывалось от истошного скрипа, стенающих под ними лежаков. Мама Света, папа Коля и сынок Паша усердно пытались загореть. Каждое утро они с кислыми физиономиями ползли на пляж, как на работу, но солнце, яростно жгущее бронзовые тела отдыхающих, почему-то обходило эту семейку стороной, оставляя их могучие тела бледными, словно непропеченное тесто.
— Доброе утро! — поприветствовала их Ольга.
«Три толстяка» важно кивнули в ответ и гуськом двинулись к морю «помочить ножки». Купание мамы Светы, папы Коли и сына проходило поэтапно, как некий священный обряд.
Первым отваживался папа. Пыхтя, как паровоз, он бухался в воду с такой мощью, что море начинало волноваться и грозило выйти из берегов.
Коротко повизгивающая мама Света сначала суетливо приседала, зажав толстыми пальчиками нос, потом принималась неистово барахтаться у берега, вызывая небезопасное подобие дальневосточного тайфуна.
Пашенька осторожно садился на мелководье и любовно поливал шарообразный живот морской водичкой, лениво жмурясь от белого утреннего солнца.
Проводив их добродушным взглядом, Ольга перевернулась на живот. Прикрывшись томиком Моэма, она таяла под горячими лучами египетского солнца. В голове вертелись события прошлого ноября…
Под утро, когда она чуть живая приползла домой, Олежка угрюмо сидел на чемоданах, ожидая рассвета, чтобы в очередной раз отправиться «на произвол судьбы», то бишь поближе к маминому борщу. Пришлось взять себя в руки и достойно выдержать уготованную ей «сцену», после чего совершенно измотанная Ольга легла спать, а умиротворенный Олежка отправился на кухню.
Через два часа, то есть в половине десятого, она была поднята «по тревоге». Олежка, отпросившийся с работы, священнодействовал на кухне, когда в прихожей раздался настойчивый звонок и на пороге появились… Дубовой в сопровождении Массимо Фандотти.
— А-а, это вы, — не очень-то вежливо приветствовал их Олег, пропуская в квартиру.
— Извините за ранний визит, — оправдывался полковник, — мы к Ольге Николавне.
— Я ничуть не удивлен. В последние полгода к Ольге Николаевне никто, кроме вас, не только не ходит, но и не звонит. Сейчас я ее разбужу. — Скрипнув зубами, он потопал в спальню.
Олег растолкал сонную Ольгу зловещим шипением: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!»
Ольга приоткрыла глаза, от души послала к черту бессовестного Олега вместе с гимном мирового пролетариата и вызывающе повернулась на правый бок. Как вдруг сквозь призрачную дымку утреннего сна она увидела фигуру Массимо Фандотти, благоговейно взиравшего на нее из-за необъятного букета оранжевых роз. Позади итальянца торчал Дубовой, он глупо хлопал ресницами и не знал, куда девать руки.
«И откуда Фандотти узнал, что я люблю оранжевые?» — дивилась Ольга, зарывшись носом в пахучие головки цветов.
— Грацие, синьорита Ольга. Я вам жизнью обязан, — горячо проговорил Фандотти. Изловчившись, он схватил ее за руку и с чувством поцеловал.
— Ну зачем это, синьор Фандотти? — сконфузилась спасительница, от смущения она отбросила цветы и натянула одеяло до самых глаз. — Олег, напои мужчин кофе, пожалуйста. Я сейчас, быстренько. Только оденусь.
