Эрл Гарднер - Некоторые женщины не будут ждать
— Вот этого-то я и боюсь, — заключил я и завел мотор.
— Мы что, возвращаемся?
— Да, пора.
— И что будем делать?
— Я буду работать.
Она вздохнула и проговорила:
— Да, не повезло мне. Ты парень-кремень!
— Будь я проклят, если это не так.
Подвезти Мириам прямо к ее дому я не решился. За домом наверняка следила полиция, а как раз сейчас мне очень не хотелось, чтобы они за мной увязались. Поэтому я остановил машину квартала за четыре до ее дома.
— Приехали, — сказал я. — Отсюда тебе придется дойти пешком.
— А ты? — спросила она.
— Мне надо еще кое-куда подскочить.
— Не хочешь говорить?
— Нет.
— Ты вернешься в отель?
— Попозже.
— Дональд, я хочу знать, где ты.
— Зачем?
— Чтобы тебя найти.
— Зачем тебе меня находить?
— Не знаю. Мне здесь плохо одной. У меня такое предчувствие, что что-то случится.
— Сиди тихо и не волнуйся, — успокоил я ее. — Сегодня за твоим домом всю ночь будут следить полицейские.
— Да, наверное. Дональд, ты меня поцелуешь на прощанье?
— Я уже тебя поцеловал.
— Ну, ты страшно деловой!
— Примерно процентов на девяносто. Она рассмеялась.
— Я согласна на оставшиеся десять.
— Как-нибудь в следующий раз, — ответил я и поспешно открыл ей дверцу машины. Она вышла и хотела было еще что-то сказать, но я рванул с места и умчался.
Направился я прямиком на Нипануала-Драйв. Полицейский пост возле дома, где произошло убийство, уже сняли. В самом доме было тихо и темно, лишь поблизости бродило несколько любопытных.
Я остановил машину, вышел и огляделся. Стоявший неподалеку мужчина спросил меня:
— Вы не знаете, это и есть тот дом, где сегодня произошло убийство?
— Кажется, да, — ответил я, — хотя я не уверен. У меня есть его адрес — Нипануала, 922.
— Да, тогда это он.
— У вас тут какие-то дела? — спросил я.
— Да нет, просто любопытство разбирает, — ответил он. — Как и вас.
Я пошел вокруг участка, но мой новый приятель привязался ко мне как банный лист. Подойдя к кирпичной стене, я прошел немного вдоль нее по тропинке. Точно на том месте, где указала Берта, я увидел камень с белым пятном. Прямо под ним в стене была дырка — небольшое углубление, откуда выпал один камень. Сам этот камень валялся у стены на земле.
Лежали ли там все еще перчатки, свернутые в клубок вместе с бумагами? Было неизвестно. Лунный свет туда не попадал. Подойти ближе и заглянуть в дырку я не решился. Непонятно было, сам ли упал на землю этот камень или кто-то уже обнаружил и тайник, и его содержимое.
Старательно изображая из себя беззаботного зеваку, я постарался подойти поближе к стене, так чтобы не вызвать подозрений. Бесполезно. Мой «любопытный» не сводил с меня глаз. С тем же успехом он мог спокойно нацепить на куртку свою бляху. Я повернулся и направился к своей машине; «приятель» пошел следом. Теперь я заметил, что он поинтересовался номером моего автомобиля. Тогда я решил сделать хорошую мину, чтобы у сержанта Хуламоки не возникло никаких подозрений.
— Вы только никому не говорите, — сказал я, — но меня сюда привело не праздное любопытство. Меня зовут Дональд Лэм. Это моя партнерша, Берта Кул, обнаружила тело.
— Что вы говорите! — изумленно воскликнул он.
— Да-да. Хотел сам посмотреть, что здесь и как.
— Зачем?
Я пожал плечами:
— А вы пробовали составить представление о каком-нибудь месте по описаниям женщины?
Он рассмеялся.
— Ну вот, теперь, по крайней мере, я могу себе представить все, о чем она рассказывала. Это мне и надо было. Всего доброго.
— Всего доброго, — ответил он. Я сел в машину и уехал.
Глава 19
В отеле «Ройял Гавайян» я поднялся в номер к Берте Кул и постучал в дверь. Ответа не было.
Прислушавшись к звукам, доносившимся из комнаты, я безошибочно определил мелодию танца хула. Это был популярный мотив гавайской песни «Все едут в Хукилау». Тогда я постучал сильнее.
Музыка оборвалась, и Берта крикнула:
— Кто там?
— Это Дональд, — ответил я.
Несколько секунд стояла тишина, но потом она все же решилась и открыла дверь.
Войдя, я увидел Берту в гавайском платье. У стены на дорожном сундуке стоял переносной проигрыватель; как только я вошел, она быстро захлопнула на нем крышку. Но румянец на щеках Берты ее выдал: она практиковалась перед зеркалом танцевать хулу.
Я тактично не сказал ни слова, но Берта все же решила хоть как-то объясниться.
— На этом проклятом острове в тебя прямо вселяется какой-то дьявол! Ты не знаешь почему?
— Не знаю, — ответил я. — Наверно, действует климат, дружеская атмосфера, гостеприимство, расовая терпимость — тут много всего.
— Может быть, — сказала Берта. — Но все равно я чувствую, что веду себя как последняя идиотка.
— Ну почему же?
Она кивнула на зеркало и проигрыватель:
— Если скажешь об этом Стефенсону Бикнелу — вышибу дух!
— Не волнуйся, — заметил я, — на Бикнела климат тоже действует. Если он задержится здесь еще на две недели, то будет прыгать по деревьям, как Тарзан, бить себя в грудь и издавать победный крик обезьяньего самца, убившего своего соперника. А теперь убери свои музыкальные принадлежности и гавайские наряды — для тебя есть работа.
— Что еще за работа?
— Работа, которую нужно сделать тихо и быстро, чтобы полиция ничего не пронюхала, а мы получили то, что нам нужно.
— А именно?
— В порту стоит военный корабль, и солдаты с него сегодня утром получили увольнительные на берег. Целая толпа их выкатилась на пляж Вайкики, они бродили, глазели кругом и наверняка щелкали фотоаппаратами.
— Ну и что?
— Мириам Вудфорд объяснила мне, что все утро была на пляже, загорала и даже заснула там на берегу.
— Да-а, — протянула Берта, — конечно, может, и была. — Потом пристально посмотрела на меня и добавила: — А может быть, как раз в это время поехала и шлепнула Джерома Бастиона.
— Все может быть, — согласился я.
— Это уже лучше, — наставительно заметила Берта.
— В каком смысле? — не понял я.
— В том смысле, что эта подлая двуличная бестия строит тебе глазки и готова обвиться вокруг тебя, как розовая ленточка вокруг рождественского подарка. Она пускает тебе пыль в глаза, а ты, дурень, уже готов поверить, что она ни в чем не виновата ни раньше, ни сейчас, никогда. И теперь мы должны что-то делать только потому, что ты считаешь, что она не виновата.
— Это что, плохо? — спросил я.
— А что хорошего?
— Ладно, — сказал я. — Считай, что я допускаю любую версию.
— Ты, конечно, можешь допускать любую версию, — не унималась Берта, — но я спорю на пятьдесят долларов против пяти, что эта девица уже нашла какую-нибудь возможность тебя закадрить.
