Джозефина Тэй - Загадочные события во Франчесе
Роберт посмотрел ему вслед и, припомнив, как пренебрежительно обошлась с ним в тот раз миссис Шарп, подумал, что теперь она квиты…
— Это правда? — спросила миссис Шарп.
— Чистая правда, — подтвердил Роберт и рассказал, как Грант приехал с ордером на арест. — Но за свое спасение благодарите не меня, а мистера Хезелтайна из нашей фирмы.
И он рассказал, как старый клерк мгновенно среагировал на искажение буквы закона.
— А что это за новые свидетельские показания, которые у них, якобы, появились?
— К сожалению, они у них действительно есть, — сдержанно сказал Роберт. — Сомневаться в этом не приходится. — Он рассказал о свидетеле, который видел, как девушка села в машину в Мейнсхилле. — Это как раз подтверждает наши подозрения: уйдя с Черрилл-стрит и, якобы, отправляясь домой, она на самом деле шла на свидание. А вот другое свидетельское показание — значительно серьезнее. Вы как-то говорили, что у вас была женщина, вернее, девушка с фермы, которая раз в неделю приходила помогать вам по дому.
— Да, Роза Глин.
— Я так понял, что с тех пор, как начались все эти сплетни, она у вас больше не работает?
— Какие сплетни… Вы имеете в виду историю с Бетти Кейн? Что вы! Мы ее уволили задолго до этого.
— Уволили?! — резко переспросил Роберт.
— Да, уволили. А что вас так удивляет? Нам не раз приходилось увольнять прислугу.
— Дело не в этом, просто в данном случае это очень многое проясняет. А за что вы ее уволили?
— За воровство, — ответила миссис Шарп.
— Стоило оставить на виду кошелек, как она крала шиллинг, другой, — добавила Марион, — но так как нам была нужна прислуга, мы закрывали на это глаза и старались держать от нее кошельки подальше. Да и всякие прочие предметы, например, чулки. А потом она украла часы, которые я носила двадцать лет. Я как-то собралась стирать и, чтобы не намочить, сняла их, а когда пришла за ними, их уже не было. Я спросила у нее, но она, конечно же, «их не видела». Ну это уже было слишком. Я так привыкла к этим часам, они стали как бы моей неотъемлемой частью, ну как волосы и ногти. Вернуть часы было невозможно: ведь у нас не нашлось никаких доказательств, что именно она взяла их. После ее ухода мы с мамой все обсудили, утром пошли на ферму и просто сказали, что больше не нуждаемся в ее услугах. Это произошло во вторник (она всегда приходила по понедельникам), а днем, когда мама легла отдохнуть, приехал Грант с Бетти Кейн.
— Понятно. А когда вы объявили девушке, что она уволена, на ферме был еще кто-нибудь?
— Не помню. По-моему, никого не было. А она сама не с фермы Стейплов — они прекрасные люди. Она дочь одного их работника. И, насколько я помню, мы ее встретили на улице, возле дома, и там же ей все сказали.
— Ну и как она отреагировала?
— Она немного покраснела и сделала обиженный вид.
— Она стала красная как рак и надулась как индюк, — уточнила миссис Шарп. — А почему вы спрашиваете?
— Потому что она скажет под присягой, что когда работала у вас, слышала с чердака крики.
— Неужели так и скажет, — задумчиво проговорила миссис Шарп.
— Что еще хуже, есть показания, что она слышала крики еще до того, как стало известно о похищении Бетти Кейн.
После этого воцарилась тягостная пауза. И Роберт опять подумал, как тихо в доме, словно на кладбище. Молчали даже французские часы на каминной полке. Штора на окне надулась от порыва ветра и снова бесшумно, как в кино, упала на место.
— Вот это удар ниже пояса, — сказала, наконец, Марион.
— Не могу не согласиться.
— Это и для вас удар.
— Да, для всех нас.
— Я не имею в виду вашу работу.
— Не работу? А что же тогда?
— Я хочу сказать, что из этого следует, что мы вас все это время обманывали.
— Марион, ну что вы говорите! — нетерпеливо перебил ее Роберт, впервые назвав ее по имени и даже не заметив этого. — Неужели я поверю словам подруг Розы Глин и перестану верить вам!
Она, похоже, его вообще не слушала.
— Как бы мне хотелось, Господи, как бы мне хотелось, чтобы у нас было одно, хотя бы одно показание в нашу пользу! — страстно сказала она. — Этой девице… ей все, абсолютно все, сходит с рук. Вот мы говорили «это неправда», но мы не можем доказать, что это неправда. Это только слова. Все — бездоказательно. Жалкое отрицание. Все факты складываются в ее пользу и подтверждаются ее россказни, а у нас нет ни единого доказательства, что мы говорим правду. Ни единого!
— Сядь, Марион, — сказала ее мать. — И успокойся. Словами тут не поможешь.
— Я бы убила эту девицу, честное слово, убила бы. Господи, я бы ее целый год мучила два раза в день, а с Нового года начала бы все сначала. Когда я думаю, что она с нами сделала…
— Не думайте об этом, — перебил ее Роберт. — Думайте лучше, как ее разоблачить на суде. Если я хоть чуть-чуть разбираюсь в людях, это доставит ей больше мучений, чем побои.
— Неужели вы до сих пор верите, что такое возможно? — поразилась Марион.
— Да, верю. Я пока еще не знаю, как нам это удастся сделать, но я верю, что удастся.
— Без одного-единственного показания в нашу пользу и с кучей доказательств в ее пользу?
— Да.
— Скажите, мистер Блэр, что это — ваш врожденный оптимизм или внутренняя убежденность в торжестве справедливости, или еще что-нибудь? — спросила миссис Шарп.
— Не знаю. Думаю, истина сама по себе имеет законную силу.
— Однако она слишком помогла Дрейфусу, Слейтеру, да и многим другим, — сухо заметила миссис Шарп.
— В конце концов помогла.
— Если откровенно, мне бы не хотелось провести свою жизнь в тюрьме, ожидая, пока истина проявит свою силу.
— Думаю, что до этого, то есть до тюрьмы, дело не дойдет. В понедельник вы явитесь в суд, а так как у вас нет доказательств своей невиновности, дело будет направлено для дальнейшего судебного разбирательства. Мы будем ходатайствовать об освобождении вас под залог, значит, вы останетесь здесь до выездной сессии суда присяжных в Нортоне. Я надеюсь, что до того Алекс Рамсден нападет на ее след. Ведь нам не нужно знать, чем она занималась весь этот месяц. Нам всего лишь нужно доказать, что в тот день, когда, по ее словам, она села к вам в машину, на самом деле она была совсем в другом месте. Стоит поставить под сомнение хоть один факт, и вся ее легенда рухнет. И сделать это на суде — для меня дело чести.
— Публично раздеть ее, как нас раздела «Ак-Эмма»? Думаете, на нее это подействует? — спросила Марион. — Так же, как на нас?
— Быть героиней газетной сенсации, не говоря уже о любви и обожании семьи, а потом быть разоблаченной в суде как лгунья, мошенница и потаскушка? Думаю, подействует. А главное, в результате своей проделки она опять добилась внимания Лесли Винна — внимания, которое потеряла, когда он обручился. До тех пор, пока она остается угнетенной невинностью, ей гарантировано внимание Лесли, а как только мы ее разоблачим, она потеряет его навсегда.
