Агата Кристи - Восточный экспресс
В кармане его пижамы нашли разбитые часы – они остановились в четверть второго. Доктор Константин – он обследовал тело – говорит, что смерть наступила между двенадцатью и двумя часами пополуночи. В половине первого, как все вы знаете, поезд вошел в полосу заносов. После этого покинуть поезд было невозможно.
Мистер Хардман – а он сыщик Нью-Йоркского сыскного агентства (многие воззрились на мистера Хардмана) – утверждает, что никто не мог пройти мимо его купе (купе номер шестнадцать в дальнем конце коридора) незамеченным. Исходя из этого, мы вынуждены заключить, что убийцу следует искать среди пассажиров вагона «Стамбул – Кале». Так нам представлялось это преступление.
– То есть как? – воскликнул изумленный мсье Бук.
– Теперь я изложу другую версию, полностью исключающую эту. Она предельно проста. У мистера Рэтчетта был враг, которого он имел основания опасаться. Он описал мистеру Хардману своего врага и сообщил, что покушение на его жизнь, если, конечно, оно произойдет, по всей вероятности, состоится на вторую ночь по выезде из Стамбула.
Должен вам сказать, дамы и господа, что Рэтчетт знал гораздо больше, чем говорил. Враг, как и ожидал мистер Рэтчетт, сел на поезд в Белграде или в Виньковцах, где ему удалось пробраться в вагон через дверь, которую забыли закрыть полковник Арбэтнот и мистер Маккуин, выходившие на перрон в Белграде.
Враг этот запасся формой проводника спальных вагонов, которую надел поверх своего обычного платья, и вагонным ключом, который позволил ему проникнуть в купе Рэтчетта, несмотря на то, что его дверь была заперта.
Мистер Рэтчетт не проснулся – он принял на ночь снотворное. Человек набросился на Рэтчетта с кинжалом, нанес ему дюжину ударов и, убив, ушел из купе через дверь, ведущую в купе миссис Хаббард…
– Да, да, это так… – закивала головой миссис – Хаббард.
– Мимоходом он сунул кинжал в умывальную сумочку миссис Хаббард. Сам того не подозревая, он обронил в купе пуговицу с формы проводника. Затем вышел из купе и пошел по коридору. Заметив пустое купе, он поспешно скинул форму проводника, сунул ее в чужой сундук и через несколько минут, переодетый в свой обычный костюм, сошел с поезда прямо перед его отправлением через ту же дверь рядом с вагоном-рестораном.
У пассажиров вырвался дружный вздох облегчения.
– А как быть с часами? – спросил мистер Хардман.
– Вот часы-то все и объясняют. Мистер Рэтчетт забыл перевести их на час назад, как ему следовало бы сделать в Царьброде. Часы его по-прежнему показывают восточноевропейское время, а оно на час опережает среднеевропейское. А следовательно, мистера Рэтчетта убили в четверть первого, а не в четверть второго.
– Это объяснение никуда не годится! – закричал мсье Бук.
– А чей голос ответил проводнику из купе Рэтчетта в 12.37, как вы это объясните? Говорить мог только Рэтчетт или его убийца.
– Необязательно. Это могло быть… ну, скажем… какое-то третье лицо. Предположим, что человек этот приходит к Рэтчетту поговорить и видит, что он мертв. Нажимает кнопку, чтобы вызвать проводника, но тут у него, как говорится, душа падает в пятки, он пугается, что его обвинят в преступлении, и отвечает так, как если бы это говорил Рэтчетт.
– Возможно, – неохотно признал мсье Бук.
Пуаро посмотрел на миссис Хаббард:
– Вы что-то хотели сказать, мадам?
– Я и сама не знаю, что я хотела сказать. А как вы думаете, я тоже могла забыть перевести часы?
– Нет, мадам. Я полагаю, вы слышали сквозь сон, как этот человек прошел через ваше купе, а позже вам приснилось, что у вас кто-то в купе, и вы вскочили и вызвали проводника.
– Вполне возможно, – согласилась миссис Хаббард.
Княгиня Драгомирова пристально посмотрела на Пуаро:
– А как вы объясните показания моей горничной, мсье?
– Очень просто, мадам. Ваша горничная опознала ваш платок. И очень неловко старалась вас выгородить. Она действительно встретила человека в форме проводника, только гораздо раньше, в Виньковцах. Но сказала нам, что видела его часом позже, полагая, что тем самым обеспечивает вас стопроцентным алиби.
Княгиня кивнула:
– Вы все предусмотрели, мсье. Я… я восхищаюсь вами.
Наступило молчание. Но тут доктор Константин так хватил кулаком по столу, что все чуть не подскочили.
– Нет, нет, нет и нет! – закричал он. – Ваше объяснение никуда не годится! В нем тысяча пробелов. Преступление было совершено иначе, и мсье Пуаро это отлично знает.
Пуаро взглянул на него с интересом.
– Вижу, – сказал он, – что мне придется изложить и мою вторую версию. Но не отказывайтесь от первой столь поспешно. Возможно, позже вы с ней согласитесь.
Он снова обратился к аудитории:
– Есть и вторая версия этого преступления. Вот как я к ней пришел. Выслушав все показания, я расположился поудобней, закрыл глаза и стал думать Некоторые детали показались тине достойными внимания. Я перечислил их моим коллегам. Кое-какие из них я уже объяснил – такие, как жирное пятно на паспорте, и другие. Поэтому я займусь оставшимися. Первостепенную важность, по-моему, представляет замечание, которым обменялся со мной мсье Бук, когда мы сидели в ресторане на следующий день по отъезде из Стамбула. Он сказал мне: «Какая пестрая компания!» – имея в виду, что здесь собрались представители самых разных классов и национальностей.
Я с ним согласился, однако позже, припомнив это его замечание, попытался представить: а где еще могло собраться такое пестрое общество? И ответил себе – только в Америке. Только в Америке могут собраться под одной крышей люди самых разных национальностей: итальянец-шофер, английская гувернантка, нянька-шведка, горничная-француженка и т.д. И это натолкнуло меня на мою систему «догадок»: то есть подобно тому, как режиссер распределяет роли, я стал подбирать каждому из пассажиров подходящую для него роль в трагедии семейства Армстронгов. Такой метод оказался плодотворным.
Перебрав в уме еще раз показания пассажиров, я пришел к весьма любопытным результатам. Для начала возьмем показания мистера Маккуина. Первая беседа с ним не вызвала у меня никаких подозрений. Но во время второй он обронил небезынтересную фразу. Я сообщил ему, что мы нашли записку, в которой упоминается о деле Армстронгов. Он сказал: «А разве…» – осекся и, помолчав, добавил: «Ну это самое, неужели старик поступил так опрометчиво?..»
Но я почувствовал, что он перестроился на ходу. Предположим, он хотел сказать: «А разве ее не сожгли?» Следовательно, Маккуин знал и о записке, и о том, что ее сожгли, или, говоря другими словами, он был убийцей или пособником убийцы. С этим все.
