Эллери Квин - Застекленная деревня
— Думаю, достаточно детски простой причины, которую вы уже назвали, мистер Казавант, — пробормотал судья Шинн.
Феррис Эдамс бросил на судью взгляд, полный нескрываемого обожания.
— Мистер Казавант, анализ передвижений обвиняемого указывает, что он оставил этот дом приблизительно в то время, когда Фанни Эдамс была убита. К тому же имеется заявление, сделанное подсудимым в день его ареста. Мы заинтересованы в проверке правдивости этого заявления…
Эндрю Уэбстер открыл рот, но тут же закрыл его по знаку судьи Шинна.
— …ибо если какие-либо признаки укажут, что это заявление лживо, возникнут основания предполагать, что его отрицание вины такая же ложь.
Старый Энди с трудом удерживался от протестов.
— Обвиняемый утверждает, мистер Казавант, что перед тем, как покинуть этот дом, он слегка приоткрыл дверь из кухни и заглянул в студию. По его словам, тетушка Фанни стояла у мольберта спиной к нему, все еще работая над картиной. Поскольку это было практически во время убийства и так как вы заявили, что картина была завершена, не кажется ли вам, что обвиняемый лжет, говоря, что над полотном все еще работали?
— Господи! Ну и ну! — пробормотал Энди Уэбстер.
— Мой дорогой сэр, — отозвался Роджер Казавант, — я не могу сказать, в какой момент кто-то что-то мог видеть, а также — когда кто лжет, а кто говорит правду. Могу лишь повторить, что картина на мольберте завершена. Что до остального, вам придется делать выводы самому.
— Благодарю вас, мистер Казавант. — Феррис Эдамс вытер потные щеки. — Свидетель ваш.
Судья Уэбстер так решительно шагнул к свидетельскому креслу, что Казавант слегка отпрянул.
— Как вы, несомненно, поняли, мистер Казавант, — начал старый юрист, — это весьма необычный процесс. Мы позволяем себе большую… э-э-э… свободу, чем обычно. Давайте рассмотрим ситуации подробно. Изучение временных соотношений и некоторых других факторов показывает, что обвиняемый покинул дом Фанни Эдамс приблизительно в то время, когда она была убита — с разницей, самое большее, в две-три минуты. Время убийства установлено точно — два часа тринадцать минут дня. Я спрашиваю вас, сэр: мог обвиняемый оставить этот дом, скажем, в два десять и могла ли миссис Эдамс в два десять все еще работать над этой картиной?
— Прошу прошения?
— Позвольте поставить вопрос по-иному. Возможно ли, что в промежутке между двумя десятью и двумя тринадцатью Фанни Эдамс закончила картину — нанесла последний мазок, поставила инициалы и так далее?
— Естественно, — не без настороженности ответил Казавант. — Наступает момент, когда любая картина решительно и бесповоротно завершена. Определить, наступил ли такой момент до того, как обвиняемый заглянул в студию, когда он заглянул, или после того, вне моей компетенции, сэр.
— Вы абсолютно правы, — пробормотал себе под нос Энди Уэбстер, но Джонни услышал его. — Нет, еще минуту, мистер Казавант. Вы утверждаете, что Фанни Эдамс изображала только то, что видела. Скажите, она изображала все, что видела?
— Не понимаю.
— Предположим, она изображала амбар и кукурузное поле, виденные из ее окна. Предположим, в поле ее зрения находился штабель дров в пристройке к амбару. Она бы изобразила дрова на картине?
— О, теперь я вас понял. Нет, она не изображала все, что видела. Это было бы нелепо.
— Значит, она могла не включить в картину дрова?
— Разумеется. Каждый художник подходит к сюжету избирательно. Этого требуют элементарные законы композиции. То, что она не включила в картину, было лишь частью изображаемой сцены.
— Но это правда, что дрова могли быть сложены в пристройке, находясь в поле зрения Фанни Эдамс, и она тем не менее могла не включить их в картину?
— Безусловно.
— Это все, благодарю вас.
— Мистер Казавант! — Феррис Эдамс вскочил на ноги. — Вы говорите, что, даже если дрова были в пристройке, тетушка Фанни могла решить не использовать их в этой картине?
— Да.
— Но разве не правда, что факт отсутствия дров на картине не означает, что они там были?
Казавант недоуменно моргнул:
— Не могли бы вы повторить вопрос?
— Если бы дрова присутствовали на картине, то вы, на основании знакомства с привычками Фанни Эдамс, заявили бы, что они были в пристройке. По вашим словам, она изображала только то, что видела.
— Это верно. Если бы дрова присутствовали на картине, я бы мог утверждать, что они и в действительности находились в пристройке.
— Но на картине их нет! — торжествующе воскликнул Эдамс. — Это неоспоримый факт! В таком случае не является ли более вероятным, что их на самом деле не было в пристройке? И что если их там не было, то обвиняемый лгал?
— Это софистика! — вскричал Энди Уэбстер. — Вместо перекрестного допроса обвинитель ходит кругами!
Казавант беспомощно посмотрел на судью Шинна.
— Могу лишь повторить, джентльмены, что эта картина завершена.
Судья посмотрел на Энди Уэбстера, а Энди Уэбстер — на судью, после чего оба посмотрели на присяжных. Их лица напоминали побеленную стену без единого пятнышка, свидетельствовавшего о понимании.
— Вы закончили с этим свидетелем, джентльмены? — спросил судья Шинн.
— Да, ваша честь, — ответил Феррис Эдамс. — И что касается обвинения, мы вообще закончили…
— Одну минуту!
Все в комнате обернулись. Это произнес присяжный номер двенадцать с последнего места во втором ряду. Он что-то быстро писал на конверте.
— В чем дело, мистер Шинн? — Судья склонился вперед.
Джонни сложил конверт вдвое.
— Не возражаете передать это его чести, констебль?
Берни Хэкетт взял сложенный конверт и передал его судье Шинну.
Судья развернул его.
На конверте было написано следующее: «Эврика! Объявляйте перерыв. Думаю, я кое-что обнаружил».
Глава 5
Джонни был возбужден. Это походило на внезапный джек-пот в игровом автомате после долгих неудач. Вы не в силах этому поверить, но это произошло в действительности.
Было и еще кое-что — маленькая надежда, извивающаяся как новорожденный младенец. В это тоже было трудно поверить, но она действительно существовала.
Но что, в конце концов, это означало? Только то, что некто, висящий в преддверии ада, безликий и нелюбимый, мог быть возвращен к жалкому подобию жизни. Несмотря на слова судьи об «одном человеке», насколько это важно? Ведь некто опять должен будет смотреть в лицо безжалостному миру. Перерезать веревку означает всего лишь отложить казнь.
И тем не менее Джонни радовало то, что его может возбуждать хоть что-то хорошее. Судья назвал бы это прогрессом — первым шагом к чудесному исцелению от неизлечимого недуга.
