Эрл Гарднер - Дело о влюбленной тетушке
— Я вас в последний раз спрашиваю, когда вы в последний раз видели ее?
— Видел мельком на улице в Калексико.
— Когда?
— Вчера.
— Вы с нею разговаривали?
— Нет.
— На каком расстоянии вы находились от нее?
— Около ста ярдов.
— Сделали ли вы попытку ее догнать?
— Нет.
— А что вы сделали?
— Пошел в свой отель и позвонил туда, где она остановилась.
— Вы просили позвать ее к телефону?
— Да.
— Это было сразу после того, как вы заметили ее на улице в Калексико?
— Да.
— В таком случае, вы знали, что ее не будет в номере?
— Да.
— Ну, и что вам сказали по телефону?
— Я попросил Линду Кэлхаун, а когда мне сообщили, что ее номер не отвечает, я спросил, могу ли оставить для нее записку. Мне ответили положительно, и я продиктовал несколько слов, чтобы она обо мне не волновалась.
— Итак, вы ей позвонили именно в то время, когда точно знали, что ее нет на месте?
— Она одновременно не могла быть в двух местах.
— Значит, вы нарочно дождались, когда она ушла, и тогда стали звонить?
— Нет… так получилось.
— Вы оставили ей записку потому, что предполагали, что она станет волноваться за вас?
— Естественно.
— Уже прошло порядочно времени, как она не имела от вас известий?
— Да.
— День или два?
— Два.
— И вы оставили ей эту записку с просьбой не волноваться, потому что любите ее и знаете, что она не может не тревожиться за вас и не думать, куда вы пропали?
— Да.
— Тогда почему вы не позвонили ей раньше?
— Потому… потому что мне было сказано, что никто не должен знать, где я нахожусь.
— Кто вам это сказал?
— Окружной прокурор, мистер Болдуин Маршалл.
— И вы подчинились его распоряжению?
— Я предпочел бы сказать так — я выполнил его просьбу.
— В такой степени, что предпочли оставить вашу невесту волноваться за вас, искать вас и не знать, где вы?
— Я только что вам объяснил, что продиктовал для нее записку, чтобы она не беспокоилась.
— Но вы этого не делали вплоть до того момента, пока не убедились, что ее нет в номере, и она не сможет лично ответить на ваш звонок?
— Ну…
— Иными словами, вы долго ничего не делали, чтобы уберечь ее от волнения?
— Вы правы, я это признаю.
— И все только потому, что окружной прокурор не велел вам ей звонить?
— Он мне сказал, что чрезвычайно важно никому не знать, где я нахожусь… Я спросил, не могу ли я сообщить об этом своей невесте, и тогда он мне разрешил оставить для нее записку, но запретил лично разговаривать. Он не хотел, чтобы меня кто-нибудь видел.
— Так… Скажите, после вашей беседы с окружным прокурором вы отправились в Мексикаль?
— Нет, сначала в Тихуану.
— В Тихуану? — деланно удивился Мейсон. — И сколько времени вы там пробыли?
— Переночевал.
— А потом поехали в Мексикаль?
— Да.
— Автобусом?
— Нет.
— В частной машине?
— В арендованном самолете.
— Кто же его арендовал?
— Мистер Болдуин Маршалл, окружной прокурор.
— Во время перелета мистер Маршалл упоминая мое имя?
— Ваша Честь, — не выдержал окружной прокурор, — вопросы адвоката зашли далеко в сторону, так что даже смешно… О чем я разговаривал с этим свидетелем, совершенно не касается разбираемого дела и не может на него влиять. При прямом допросе свидетеля ничего не обусловливало необходимости спрашивать о том, что сейчас интересует мистера Мейсона, поэтому я решительно протестую.
— Возражение отводится! — рявкнул судья Мейнли. — Продолжайте, мистер Мейсон, задавать любые вопросы, так как я уже понимаю, что вы имеете основания сомневаться в непредвзятости свидетеля.
— С разрешения Высокого Суда, — снова запротестовал Маршалл, — все это не имеет никакого отношения к настрою свидетеля. Всем совершенно ясно, что я принял необходимые меры для того, чтобы оградить Джорджа Летти от постороннего влияния.
— Мы не станем обсуждать этот вопрос, — холодно отрезал судья Мейнли, — решение уже принято. — Он повернулся к свидетелю: — Вам был задан вопрос: упоминал ли мистер Маршалл имя Перри Мейсона?
— Да.
— Неоднократно? — спросил Мейсон.
— Он обсуждал ваши действия довольно подробно.
— Он много раз упоминал мое имя?
— Да.
— Сколько? Раз десять?
— Я не считал.
— Но много раз?
— Да, много.
— И окружной прокурор сказал вам, что он рассчитывает на то, что ваши показания произведут на защиту впечатление разорвавшейся бомбы, поэтому он и принимает все меры для того, чтобы вы не разболтали эту историю кому-то еще?
— Кажется, да… Да, сэр.
— Вы с окружным прокурором много раз повторили свою историю?
— Да, мы много говорили о том, что я видел и слышал. Он все время уговаривал меня напрячь память и посмотреть, не смогу ли я несколько расширить мои показания?
— Ах, вот даже как! — воскликнул Мейсон. — Окружной прокурор хотел, чтобы вы расширили ваши показания?
— Ну он… не совсем так… но…
— Подождите, секунду назад вы изволили сказать, что он все время уговаривал расширить ваши показания?
— Понимаете, слово «расширить» было моей интерпретацией того, что он говорил.
— Ясно… На основании того, что говорил вам окружной прокурор, у вас сложилось мнение, что он желает, чтобы вы расширили свои показания, так?
— Скорее, усилил бы их.
— Усилил?
— Да.
— И он дал вам деньги, чтобы вы это сделали?
Маршалл даже подскочил на месте.
— Ваша Честь, это чисто личное дело… Я протестую, это неправильный перекрестный допрос. Это инсинуация. Это — ложь!
Но судья уже насторожился.
— Вы возражаете против данного вопроса?
— Да, самым решительным образом!
— Возражение не принимается. Садитесь!
— Отвечайте на вопрос, — сказал Мейсон. — Давал ли вам Маршалл деньги?
— Но не за то, чтобы я усилил показания.
— Давал ли окружной прокурор вам деньги?
— Да.
— Вы целиком зависели от Линды Кэлхаун в отношении ваших средств?
— У меня имелись небольшие сбережения.
— Сбережения?
— Да, на счету в банке.
— За счет чего?
— Я сэкономил их из моего содержания… из моих карманных денег, и я кое-что смог отложить.
— Из какого содержания?
— Из тех денег, что мне давала Линда Кэлхаун.
— А Линда знала, что вы откладываете деньги на счет?
— Нет.
— Линда работала?
— Да.
— Понимаете ли вы, что она лишала себя многих удовольствий, всех тех мелочей, которые так много значат для любой женщины, чтобы постоянно давать вам деньги на учебу в юридическом колледже?
