Джон Карр - Часы-убийцы
– Ну, если это так, – отозвался Фелл, – разыскать их будет нетрудно. В этом случае я сниму все свои возражения, и вы со спокойной душой сможете арестовать преступницу. Только она вернется, можете не сомневаться. Так на чем же мы порешим?
– Бетс, подождите немного внизу, в холле... Хорошо, я поговорю с девушкой. Не знаю, почему вы решили, что для меня такое уж удовольствие арестовать ее. Поверьте, вы заблуждаетесь. Я охотно взглянул бы на дело с другой стороны, – хотя при таких уликах суд приговорил бы и святого, – я охотно сделал бы это, если бы понимал вашу точку зрения. Однако я ее не понимаю. Вы, друг мой, только сомневаетесь в собранных уликах да жалуетесь на мою ограниченность. Нельзя, в конце концов, руководствоваться чистыми эмоциями. К тому же я не верю, что ваши возражения основаны только на "внутреннем голосе" и тому подобных бреднях – такого в вашей практике еще не бывало. Так что, будьте добры, расскажите мне, почему вы считаете эту девушку невиновной, а я постараюсь оценить ваши доводы...
– Так, стало быть? – сдержанно проговорил Фелл. Взглянув на вещи, разложенные на кровати, и оставшуюся в тайнике коробку от туфель, он продолжал:
– Не сомневался, что эти вещи найдутся, хотя и не мог сказать, в каком именно месте, поэтому находка мало меня взволновала. Скорее напротив: она подтверждает мою теорию. Я знал, что мы найдем стрелку, одну из перчаток, а также, вероятнее всего, браслет и часы-череп. Однако я был абсолютно убежден, что одну вещь мы не найдем...
– А именно?
– Те часы, которые исчезли с выставки в универмаге. Вы хотели узнать мою точку зрения. У меня есть версия, на мой взгляд, заслуживающая несомненного внимания. Существовали, правда, две трудности – не в самой версии, а в том, чтобы доказать ее справедливость вам или кому бы то ни было. Одну из этих трудностей я уже устранил, вторая, однако, настолько серьезна, что возможность справиться с ней граничит с чудом... С другой стороны, и в самой версии есть одно довольно слабое место...
– У меня лично никакой версии нет, но зато есть факты – твердые, непоколебимые факты. Вот они перед вами – на кровати и в той коробке. Вы сами признали, что и без них Элеонору Карвер могли обвинить в убийстве служащего универмага...
– И убийстве Эймса, не забывайте об этом, – вставил Фелл. – Только оно придает вес уликам, относящимся к убийству в универмаге.
– Ну, если присяжные признают ее виновной в убийстве Ивена Мандерса и приговорят к повешению, вряд ли сомнения в том, что она убила и Джорджа Эймса, явятся для нее большим утешением... Тем более, что и там против нее есть серьезные улики.
– Знаю. Можете их не перечислять! Прежде чем я начну излагать свою версию, расскажите мне лучше, что, по-вашему, произошло здесь этой ночью?
Хедли присел на край кровати и начал неторопливо набивать свою трубку.
– Ну, я попытаюсь восстановить картину событий – не утверждаю, что она будет во всем точна, но позже мы сможем уточнить детали. – Итак, Элеонора знала, что детектив следит за домом и пытается завести в трактире знакомство с его жильцами...
– Это при том, что Элеонора, насколько нам известно, в трактире никогда не бывала?.. – перебил Фелл.
Хедли окинул доктора почти добродушным взглядом.
– Собираетесь цепляться за каждое мое слово? Ладно, не бывала. Только что это вам дает?.. Карвер подозревал, что Эймс – сыщик (он сам говорил нам об этом), а Люси Хендрет это знала (опять-таки, по ее же словам). Можно ли поверить, что они никому не обмолвились о своих догадках? Нет!.. Может быть, мимоходом, но наверняка должны были проговориться. Если же у Карвера были причины предполагать, что его приемная дочь причастна к убийству в "Гембридже" (а он сам признался в этом), то он мог упомянуть об Эймсе и намеренно. Короче говоря, такую информацию Элеонора могла получить дюжиной способов... Тем более, если она опасалась, – продолжал, пытаясь раскурить трубку, Хедли, – что кто-то шпионит за ней, знает ее тайну и собирается сообщить о ней полиции...
– Ха! – фыркнул Фелл. – Снова возвращаемся к нашему загадочному осведомителю. Кто он?
– Миссис Милисент Стеффинс, – спокойно ответил инспектор. – Для такого вывода у нас есть все основания. Вероятно, незачем убеждать вас, что миссис Стеффинс, во-первых, принадлежит к тому сорту женщин, которые любят писать анонимные письма, шпионить за соседями и тайком доносить в полицию; во-вторых, она наверняка знала о тайниках в стенах; в-третьих, боялась, как бы Карвер не узнал, что именно она навела полицию на след его приемной дочери... Вот это и есть, – с усмешкой продолжал Хедли, – мое объяснение загадки осведомителя. Все просто – никакой мистики. Я бы не хотел говорить...
– Ладно, ладно, – нетерпеливо перебил доктор, – смело выкладывайте все – пусть даже кое-что кажется вам недостойным упоминания. Что вы хотели сказать о миссис Стеффинс?
Хедли постучал по зубам кончиком мундштука.
– Вспомните, пожалуйста, как она отозвалась об Элеоноре.
– Ну?
– Согласитесь, что язык у нее исключительно злой, не так ли?
– Вне всяких сомнений.
– Узнав о прогулках Элеоноры на крышу, миссис Стеффинс стала упрекать девушку во всем, что только пришло ей в голову: в неблагодарности, эгоизме, корыстолюбии – во всех грехах, кроме одного...
– Ну-ну?
– Она не сказала только о том единственном, – после короткой паузы продолжал инспектор, – что было существенно – она не могла не знать этого – для следствия. Миссис Стеффинс безусловно знала о клептомании Элеоноры и понимала, что упоминание о таком пороке заденет девушку куда больше, чем остальное. Но, тем не менее, не позволила себе ни малейшего намека, хотя о случае в универмаге тогда еще и речь не заходила. Именно об этом она молчала как рыба. Позже, когда мы заговорили о "Гембридже" и прямо заявили, что одна из живущих в доме женщин – преступница, Стеффинс продолжала молчать, хотя наверняка знала, где находилась Элеонора в критическое время. Она упомянула только об опоздании Элеоноры к чаю. Снова преувеличенная сдержанность. Нет, друг мой, она просто переусердствовала, стараясь избежать подозрения, что именно она выдала любимицу Карвера. Молчала, потому что была доносчицей.
Закончив свой монолог, Хедли снова начал раскуривать почти погасшую трубку. Его обычно мрачноватые глаза светились сейчас удовольствием.
– Ну как, удалось мне загнать старого медведя в угол? – спросил инспектор, поглядывая на расстроенное лицо Фелла. – Знаете что? Пока Элеонора не вернется, делать нам все равно нечего, а я так увлекся этой историей, что готов произнести целую речь от имени обвинения. Потом вы, если захотите, сможете выступить в роли защитника. Доктор Мелсон заменит нам присяжных. Идет?
