Элизабет Джордж - Школа ужасов
– Не упусти добычу, Томми, – напутствовала она его, водружая на его стол огромный сверток в яркой упаковке. В нем находились лупа, пенковая трубка и войлочная шляпа.
Линли хохотал при виде этих вещей, при виде самой Хелен. Ее присутствие всегда веселило его.
Сколько же времени ему понадобилось, чтобы осознать наконец, кем была для него Хелен Клайд! Казалось, это было так очевидно, не требовало особого обсуждения – с ней он был самим собой, более того – в нем проступало все лучшее, он острил, делался красноречив, умен, оживлен. Хелен умела пробуждать в нем все его достоинства. Линли научился ощущать нежность– благодаря тому, что Хелен поддержала его в тот момент, когда другая отвергла. Линли познал сочувствие– Хелен не скрывала от него, сколь глубоки источники ее доброты. Линли привык к безусловной честности в отношениях – потому что ни на что меньшее Хелен не соглашалась. Он стал цельным человеком, он примирился со своим прошлым и мужественно смотрел в будущее – и силы для этого он черпал у Хелен.
Но она так и не смогла наделить его терпением, он не последовал ее примеру жить сегодняшним днем, ждать, пока вырастут ветви и созреют плоды. Линли хотел ее, хотел ее сегодня, сейчас, в эту ночь, хотел слиться с нею и душой и телом, познать полное, неразрывное слияние. Линли томился по ней, и два месяца разлуки не притупили остроту его желания.
«Растрата духа на постыдные мечты»… Но нет, вовсе не это он испытывает к Хелен. Что угодно, только не похоть.
Собрав свою корреспонденцию, Линли перешел к столу розового дерева, где стояли бутылки со спиртным, налил себе виски и начал перебирать конверты, разыскивая, как разыскивал он каждый день в эти два месяца, одну-единственную весточку, отмеченную греческой маркой. Открытки от Хелен не было. Счета, рекламные листки, приглашение в театр, письмо от поверенного, письмо от матери, банковское уведомление.
Вернувшись к столу, Линли вскрыл письмо от матери и просмотрел забавно изложенные сообщения о ее повседневной жизни, за которыми скрывалось желание как-то рассеять его одиночество. Две кобылы вот-вот ожеребятся, три теленка родились раньше срока, но ветеринар хорошо вел их, и все обошлось, Пендайки роют новый колодец, его брат Питер поправляется после гриппа, тетя Августа провела у них три дня – три невыносимых дня. А ты, милый Томми? С января мы тебя и не видали. Приехал бы на выходные. Привози друзейю
Кто-то шел по коридору к библиотеке, увлеченно напевая одну из наиболее популярных арий из «Отверженных». Это Дентон. Его камердинер не в меру увлекся лондонскими театрами. Дверь распахнулась, бесшумно скользнув по толстому ковру. Мурлыканье сделалось громче, надвигалась кульминация. Но тут пение резко оборвалось: войдя в библиотеку, Дентон натолкнулся на своего хозяина.
– Прошу прощения, – смущенно улыбнулся он. – Не знал, что вы уже дома.
– Вы не собираетесь бросить меня и поступить на сцену, а, Дентон?
Молодой человек рассмеялся и стряхнул незримую пылинку с рукава.
– Ни в коем случае. Вы ужинали?
– Нет еще.
Дентон укоризненно покачал головой:
– Время без четверти десять, милорд, а вы еще не отужинали?
– Было много дел. Завертелся.
Дентон смотрел недоверчиво. Его взгляд скользнул к письмам. Поскольку почту в библиотеку доставлял он, ему было хорошо известно, какие послания поступили сегодня, а какие нет. Однако он воздержался от комментариев, ограничившись вопросом, желает ли его хозяин суп, омлет или свежий салат с ветчиной.
– Омлет будет в самый раз, Дентон. Спасибо, – ответил Линли. Он не чувствовал голода, но понимал, что обязан съесть тарелку поджаренных яиц, чтобы соблюсти приличия.
Дентон остался доволен. Он уже двинулся к выходу, но тут припомнил, зачем приходил, и вынул из кармана сложенный листок.
– Думал оставить это на вашем столе. Вам звонили из Ярда сегодня сразу после девяти.
– Что передали?
– Дежурный записал сообщение, но решил, что лучше сразу позвонить вам, не откладывая до утра. Вас разыскивал привратник из Бредгар Чэмберс, его зовут Фрэнк Ортен. На помойке в кампусе он нашел школьную форму– блейзер, брюки, рубашку, галстук, даже ботинки – всю форму целиком. Он спрашивал, не приедете вы взглянуть на эти вещи. Говорит, он уверен, что они принадлежат погибшему мальчику.
11
Фрэнк Ортен жил в неуклюжем домишке у самого въезда на территорию школы. Широкий эркер, затененный платаном, выходил на подъездную дорожку. Одна створка окна была открыта навстречу утреннему ветерку. Из-за окна доносился неутомимый детский плач. Именно этот звук услышали Хейверс и Линли, как только вышли из машины и приблизились ко входу в дом привратника.
Ортен словно дожидался их, он распахнул дверь прежде, чем они успели надавить кнопку звонка. Привратник уже оделся в свой служебный костюм, напоминавший военную форму, но цветов Бредгар Чэмберс. Он держался по-военному прямо; быстро ощупал взглядом детективов, точно пытаясь определить их профессиональную пригодность.
– Инспектор. Сержант. – Он коротко кивнул им, видимо признав годными, и тем же движением головы пригласил их пройти налево, в неприбранную гостиную. – Заходите.
Не дожидаясь ответа, Ортен пошел впереди них и остановился возле большого каменного очага, над которым висело потемневшее с годами зеркало в позолоченной раме. В зеркале отражалась спина Ортена, а также медные канделябры, красовавшиеся в другом конце комнаты и бросавшие на стену две вытянутые полосы света, отнюдь не помогавшие рассеять мрак, царивший в этой комнате с единственным узким, словно в каземате, окном, выходившим на север.
– У нас тут нынче утром тарарам. – Ортен ткнул пальцем направо, в сторону полузакрытой комнаты, откуда все еще доносился детский плач. —Дети моей дочери приехали погостить. – Послышался женский голос, пытающийся утихомирить разразившуюся бурю, но всхлипывания уже перешли в истерический визг, и к нему присоединились столь же громкие вопли другого чем-то рассерженного и изливавшего свои обвинения ребенка.
– Я сейчас, – извинился Ортен и, покинув гостей, поспешил разобраться в обстановке. – Элейн, ты бы нашла его…– Он прикрыл за собой дверь.
– Семейные радости, – прокомментировала Хейверс и, пройдя через всю комнату, присмотрелась внимательнее к трем неправдоподобно пышным растениям в резном деревянном ящике под окном, пощупала лист. – Пластмасса, – возвестила она, вытирая платком испачканные в пыли пальцы.
– Хмм. – Линли тоже осматривал комнату. Меблировка сводилась к громоздкому дивану и двум креслам, обитым тусклой серо-коричневой материей, имелось также несколько столов с лампами, отбрасывавшими косую тень, стены украшали реликвии военного характера: над диваном висели карты и приказ о награждении. Рамки покрылись пылью, с одной из них свисала паутина. На полу валялись детские игрушки вперемешку с экземплярами «Cantry life». Страницы журнала были измяты и покрыты пятнами– похоже, их использовали вместо скатерти. Эта комната убедительно свидетельствовала об одиночестве Фрэнка Ортена.
