Жорж Сименон - Колокола Бесетра
Каждый день он видит в разделе «Хроника» своей газеты какой-нибудь невероятно трогательный заголовок: мать утопила четверых детей, а потом сама бросилась в воду; старуха, бывшая когда-то знаменитостью, отравилась газом на улице Ламарк; стрелочник вскрыл себе вены, так как был вызван следователем в связи с аварией на железной дороге... Все это можно хорошо продать, главное выбрать то, что нужно.
А выбирать своих сотрудников научил он.
– Нет, этим слезу не выжмешь...
А его знаменитый нюх! Могра чувствует, какое событие может вызвать в людях сочувствие, какой заголовок будет цеплять за душу. Сам же он принадлежит к тем, кто живет вне всего этого, судит извне, не чувствуя своей причастности к делу.
Живет в самой роскошной и вместе с тем анонимной гостинице Парижа, где среди ночи вызывают врача, как правило, лишь потому, что постоялец перепил шампанского и виски, или перебрал наркотиков, или наелся барбитуратов просто так, из озорства или отвращения, иногда чтобы произвести впечатление на мужа или любовника.
Старички м-ль Бланш все сидят на скамейках, время от времени посасывая свои трубочки, взгляд их погружен в огромность небытия.
Благодаря им у Могра теперь есть трубка. Сиделка спросила у него:
– Вам тоже хочется?
Курить хочется уже три года, за это время ему не раз случалось выкурить сигаретку за дверью, словно прячась от самого себя.
– Не знаю... Возможно...
Чуть позже он тихо проговорил, но не только для того, чтобы быть поближе к ним:
– Мне все-таки хочется...
– Сигарету?
Нет. Не сигарету.
– Как вы думаете, профессор не будет возражать?
– В палатах почти все курят...
– Тогда не могли бы вы купить мне трубку?
– Вечером?
– Нет, прямо сейчас. Наверное, поблизости есть какая-нибудь табачная лавка?
– Напротив главного входа. Только какую вам трубку? Боюсь, в этом квартале...
– Да любую. И табак – самый обычный, серый.
Как в Фекане. Позже он стал курить всякие английские смеси, но сейчас хочется вспомнить вкус серого табака.
Она ушла, накинув пальто прямо на халат. Он видел из окна, как м-ль Бланш прошла по двору на улицу, потом вернулась и помахала снизу ему рукой.
Трубка короткая, с металлическим кольцом и роговым мундштуком.
– Ничего лучше не нашлось...
Стариковская трубка, как у тех, что сидят во дворе.
– Хотите попробовать?
У Могра действует только одна рука, поэтому набивать трубку приходится м-ль Бланш. Его забавляет ее неловкость.
– А теперь нужно умять? Вот так, да?
Могра выпускает несколько клубов дыма и чувствует разочарование. Этого следовало ожидать. Он не подумал о том, что челюсти повинуются еще плохо. Едва он перестает придерживать трубку рукой, как она вываливается изо рта, и медсестре приходится стряхивать с халата просыпавшийся табак.
– Несколько дней вам нужно будет держать ее в руке. Хотите еще затянуться?
Его желание покурить кажется ей добрым знаком. Оказывается, она все же не в силах следить за ходом его мыслей. Крепкий дым вызывает кашель. Он упрямо дымит еще минуту-другую, но потом сдается.
– Для первого раза достаточно.
– Ну как, вспомнили вкус?
Как бы там ни было, но в комнате теперь появился новый запах.
Ему дали бульона, протертой брюквы и смородинного варенья. Смородинного варенья он не ел лет тридцать и теперь удивляется почему.
Могра подремывает, не чувствуя ни печали, ни радости, ни надежд, ни отчаяния. Это самый непонятный из всех проведенных в больнице дней, и когда из палаты забирают раскладушку, он ощущает какую-то пустоту.
Лина так и не позвонила. Явно нашла себе для общества приятельницу или приятеля, а может, и нескольких сразу. Она любит валяться в постели, окруженная гостями. На завтрак, скорее всего, ограничилась чашечкой кофе и чем-нибудь из фруктов. Примерно раз в месяц она начинает подумывать о самоубийстве.
Не так часто, но Могра тоже приходили в голову подобные мысли. Он даже приходил к убеждению, что рано или поздно это с ним случится, но такая перспектива не удручала, а, напротив, даже утешала.
А значит, что бы ни случилось, всегда есть выбор, возможность уйти самому.
По его мнению, в таком поступке нет ничего трагического. Он просто выходит из игры. Никто не может отказать ему в этом праве.
Часом позже он то склонялся над талером, критикуя верстку последнего номера, то сидел у себя в кабинете так, как на карикатуре, с телефонной трубкой в каждой руке, а перед ним стояла озабоченная секретарша, и Фернан Колер, как обычно, держался за ручку двери.
А они-они живут везде: и во дворе с геометрически правильно подстриженными деревьями, и во всех полутемных закоулках, где кровати стоят чуть ли не вплотную друг к другу и снуют медсестры и практиканты.
И он живет, этот человек его возраста с сутулой спиной и отвисшей челюстью, который, словно загипнотизированный, медленно шагает по аллее в сопровождении внимательного санитара.
Неужто же все это ничего не значит?
В бледно-зеленой записной книжке нет упоминания о двух нанесенных ему визитах, словно они прошли для него бесследно, хотя в любой другой день Могра не обошел бы их молчанием.
Наверное, теперь к нему стали пускать посетителей без всякого разрешения, поскольку Колет постучалась в дверь, а его никто не предупредил. М-ль Бланш поспешила навстречу этой коренастой, неловкой, довольно плохо одетой женщине в ортопедической обуви.
– Пусть войдет, – проговорил Могра.
И спустя несколько секунд добавил:
– Разрешите представить: это моя дочь.
Колет располнела. Лицо ее расплылось, и теперь она стала похожа на женщин из простонародья, которые лет в тридцать пять вообще теряют возраст.
– Добрый день, – бросает она в сторону его кресла.
Колет никогда не зовет его отцом или тем более папой. В детстве она упрямо считала его чужим, подогреваемая теткой, которая не выносила Могра. И тем не менее она обращается к нему на «ты».
– Я не помешаю?
Она смотрит на него против света, потому что он сидит перед окном, и, лишь усевшись на стул напротив, имеет возможность разглядеть его лицо. Другие – Одуар, Бессон, Клабо, м-ль Бланш, – словом, все, кто заходил к нему в палату, старались не показать вида, что заметили, как он изменился. Колет первая высказывает свое удивление:
– А ты похудел... А я только вчера, совершенно случайно, узнала от доктора Либо, что ты здесь...
Она держится более раскованно, чем когда навещает его в редакции. В голову Могра закрадывается скверная мысль: а что если для его дочери это своего рода реванш – видеть, что он еще более беспомощен, чем она?
– Ты очень намучился?
