Джо Алекс - Убийца читал Киплинга (Где и заповедей нет)
Он нежно коснулся ее руки и быстро вышел вслед за Паркером, который уже ждал его в коридоре.
— Скверная история! — пробормотал заместитель начальника уголовного отдела. — Скверная, Джо! Кто у нас еще остался?
— Чанда, Джоветт и прислуга.
— Прислуга — это неважно. Где комната Чанды? — спросил он у дежурившего в коридоре полицейского и, не задерживаясь, пошел в направлении, указанном большим, не очень чистым пальцем своего подчиненного.
Паркер тихо постучал, не дождавшись ответа, нажал на дверную ручку и заглянул в комнату. В ноздри ударил странный, одуряющий запах.
Чанда стоял спиной к двери, согнувшись в низком поклоне. Напротив него перед небольшой золотистой статуей сидящего Будды горели четыре узкие желтые свечи. Между свечами стояла плоская мисочка, из которой поднимались в воздух струйки голубого дыма, медленно распространяясь по всей комнате. Паркер хотел отступить назад, но Чанда, услышав скрип двери, повернул голову и выпрямился.
— Прошу. Я ожидал вас.
После короткого колебания Паркер вошел, Джо последовал за ним и закрыл двери. Внутри запах ладана был еще более одуряющим.
— Мы не хотели помешать вам в исполнении религиозного обряда, — формально начал комиссар, — но обстоятельства вынуждают нас к этому. Может быть, вы предпочтете переговорить с нами потом, скажем, через полчаса?
Чанда отрицательно покачал головой.
— Этот религиозный обряд будет продолжаться очень долго, — спокойно сказал он. — Но не мешает ли вам запах ладана? Для белых людей…
— Нет, нет. — Паркер энергично покачал головой. — Вот только хорошо бы чуть приоткрыть окно.
Не ожидая ответа старого бирманца, он подошел к окну, отворил его и остался там, опираясь спиной на фрамугу.
— Моя фамилия Паркер и…
— Я знаю, мистер. Вы были здесь неделю назад и беседовали с генералом Сомервиллем… Мне известно содержание разговора, так как мой господин всегда оказывал мне доверие.
— Если бы он и нам доверял, не произошло бы и трагедии, надо полагать, — проворчал Паркер.
— Вы считаете, господин комиссар, что человек может изменить Судьбу? Прошу извинить меня, но по глупости своего сердца я не могу согласиться с вами. Еще вчера и даже сегодня утром я думал, а вдруг это возможно? Я пошел к мистеру Алексу и рассказал ему все, что знаю об этом деле. Я хотел уберечь своего господина от того несчастья, которое ему грозило. Но судьба решила по-другому. Смерть, которая не должна была прийти, пришла по другой улице, одетая в другие одежды, и мой господин умер. Когда-то мы рождаемся в день, предопределенный для нас, и умираем в день, которому суждено быть нашим последним днем. Все мы смертны.
— Не спорю, — сказал Паркер, — но как раз моя обязанность и состоит в том, чтобы возможно больший процент граждан этой страны умирал естественной смертью, без помощи других людей, изменяющих Судьбу, о которой вы говорите.
— Эти люди всего лишь орудия, — тихо ответил Чанда. — Но я понимаю вас. Я тоже верю в справедливость и в наказание негодяя.
— Очень рад. Если вы хотите покарать негодяя, который или убил генерала, или шантажировал его, либо приняв имя Пламкетта, либо заодно с ним, то скажите, не встречался ли вам сегодня после завтрака инженер Коули, у нас немало оснований подозревать, что именно он изменил Судьбу в данном печальном случае?
— Мистера Коули? — лицо старого бирманца не выразило удивления, но он непроизвольно посмотрел на Алекса.
— Да, — ответил Джо. — Инженер Коули исчез, а с ним и пачка долларов, которую вы утром отнесли в павильон, когда провожали туда генерала. Вы уверены, что оставили деньги там?
— Да. Господин генерал, войдя в павильон, сразу же приказал подать ему деньги. Они лежали в прозрачном целлофановом пакетике, чтобы Пламкетт мог убедиться, что там не газетная бумага или нечто подобное. Генерал хотел заставить этого человека пересчитать деньги, что отвлекло бы внимание Пламкетта. Господину генералу оставалось только сунуть руку в ящик, где лежал револьвер самого крупного калибра. Генерал сказал, что кольт самое надежное оружие, так как не может заклиниться. Он был старым солдатом…
— Револьвер вы также принесли в папке?
— Нет. Генерал всегда держал его в ящике стола, когда работал в павильоне.
— И оставлял там на ночь?
— Конечно. Я запирал только дверь павильона на ключ, а, приходя утром, отпирал ее.
— У вас при себе ключ?
— Я всегда ношу его при себе, — Чанда полез в карман. — Вот он.
Алекс взял ключ и повертел его в руках. Паркер вздохнул.
— Ведь это самый что ни на есть обычный ключ! — сказал он с упреком. — ЛЮБОЙ с легкостью откроет двери, запертые на такой ключ.
— Я обращал на это внимание генерала, но он сказал, что, насколько ему известно, злоумышленники откроют любые замки, ибо это их профессия. Кроме того, в павильон, далеко отстоящий от дома, ночью можно проникнуть, тихо выдавив стекло. Поэтому нет необходимости звать слесаря и менять замок. Я не нашелся, что на это ответить, потому что мне показалось, что мой господин прав.
— Может быть, — буркнул Паркер, — но он был несколько легкомысленным, если это вас не обидит. Оставлял заряженный револьвер в доступном месте!
— Но он погиб, находясь здесь, а оружие утром было в ящике. Когда мы пришли туда утром, я видел его собственными глазами.
— А не видели, входил ли кто-либо утром в павильон?
Чанда ответил не сразу. Он посмотрел на Алекса. В его взгляде было что-то, что Алекс не смог понять, но почувствовал: все, что Чанда сейчас скажет, должно иметь какое-то дополнительное значение. Какое?
— Начиная с половины десятого я находился на крыше, — спокойно сказал Чанда, — и спустился вниз только тогда, когда увидел, что вся группа возвращается без генерала. Различить что-либо было трудно, потому что стало почти темно и по стеклу хлестал ливень. Но я оставался на посту, так как в море была лодка… полицейская, как оказалось. Но я этого не знал, а время подошло к назначенному Пламкеттом часу. Я все время следил за морем, павильон постоянно был в поле моего зрения. В одиннадцать туда вошла Мерил Перри, минуту оставалась внутри и вышла, но не вернулась домой. Ее приход в павильон меня не удивил, так как я знал, что она должна отдать генералу фотографию Йети. Более того, я знал, что генерал просил ее прийти именно в это время, стремясь создать у окружающих впечатление человека, занятого своими делами и не ожидающего никакого сюрприза.
— И больше никого не заметили?
— И больше никого я не заметил, — повторил старый бирманец. Он встал, подошел к маленькому алтарю и ножничками из блестящей бронзы срезал обгоревший фитиль свечи. Минуту смотрел на пламя, и убедившись, что свеча горит ровно, вернулся к стоявшим у окна мужчинам. Начинало смеркаться.
— Конечно, кто-то мог проскользнуть, — с сомнением сказал он, — теоретически это возможно… Я смотрел в бинокль на море, и когда поднимал его, чтобы оглядеть горизонт, павильон полностью исчезал из поля моего зрения.
— Вы наблюдали и за частью парка?
— Да, конечно.
— Не попадался ли вам на глаза инженер Коули?
— Нет. Он одет в очень броскую рубашку, поэтому я заметил бы его даже среди деревьев.
— Коули сменил рубашку между половиной девятого и десятью, — уточнил Алекс.
— Сменил? На какую?
— Этого мы не знаем. А не заметили вы кого-нибудь незнакомого, идущего к павильону?
— Мне трудно сказать… Почти с первыми каплями дождя в ту сторону быстро прошел профессор Снайдер. Потом дочь была рядом с теннисным кортом. Но кроны деревьев и кусты там такие густые, что сверху хорошо видно только клумбу, аллеи, выходящие к ней, окна и дверь павильона вдали. А скальный перешеек и балюстрада просматриваются только на малом участке, там, где есть просвет между деревьями… Коули? — переспросил он, помолчав минуту. — Я живу здесь почти четверть века, но никогда полностью не пойму душу белого человека. Коули не похож на того, кто мог бы это сделать. Но, наверное, я ошибаюсь…
— Такой вывод напрашивается, исходя из того, что нам пока удалось узнать. Благодарю вас, мистер Чанда. Постараемся вас не беспокоить без особой необходимости.
— Спасибо, господин комиссар. Только один вопрос…
— Слушаю вас?
— А ужин? Как я заметил, вы привезли с собой много людей, следствие не закончено. Домочадцы и гости тоже, вероятно, хотят есть.
— Конечно. Правда, вы не обязаны кормить полицию Ее Королевского Величества, и мои люди могут поочередно на машине съездить в трактир…
— Не думаю, что генерал Сомервилль был бы доволен, услышь он это, — сказал Чанда. — Я прикажу приготовить ужин на всех.
— Очень признателен вам, — улыбнулся Паркер.
— И еще одно, — Чанда посмотрел на Алекса. — Я хотел бы поговорить с Каролинкой. Чашка крепкого чая или бульона ей очень бы пришлась кстати, — теперь он взглянул на Паркера. — Она жила здесь ребенком, и с тех пор мы все друг друга очень полюбили, — добавил он, поясняя Паркеру свою просьбу. — Естественно, и сегодня я люблю ее так же, как и тогда.
