Джон Карр - Отравление в шутку
— Доктор Твиллс был человек состоятельный?
— Судя по всему, да, — поколебавшись, сказал судья и добавил: — Но в данный момент я не в состоянии дать вам точный ответ. Несомненно, это может сделать мой сын Мэтью. Он вел все финансовые дела доктора. Мой зять получил деньги по наследству и в общем-то проявлял к ним мало интереса.
— Следовательно, ваш сын может действовать от его лица…
— Да. — Судья сказал это без раздражения, но пальцы его забарабанили по столу. — Повторяю, вам лучше обратиться к моему сыну Мэтью. Сам я слишком долго занимался литературными трудами и, признаться, потерял контакт с миром деловых отношений…
Сарджент глубоко вздохнул и подошел ближе к столу.
— Кстати, о делах литературных, — как бы невзначай осведомился он, — вы ведь, кажется, написали книгу и собирались показать рукопись мистеру Марлу? Это действительно так?
На лице судьи показалось то самое презрительное выражение, которое я заметил у него утром, когда он разговаривал с Сарджентом.
— Это так, но я не понимаю, почему это интересует вас, мистер Сарджент.
Судья говорил учтиво, но тем не менее это был удар хлыста. Впервые, Бог знает почему, окружной детектив пришел в ярость. Помолчав, чтобы прийти в себя, он проговорил:
— Что поделаешь, я тоже порой читаю книги. Когда вы закончили вашу рукопись?
— Вам это так необходимо знать?
— Да, — сказал Сарджент. Зрачки его светлых глаз сузились.
— Два-три дня назад моя дочь Мери окончила печатать последний вариант последней главы, — с легким удивлением в голосе ответил Куэйл. — Если вас это так интересует, мистер Сарджент, я могу вам продемонстрировать рукопись.
Он выдвинул ящик стола…
Настала гробовая тишина. Все мы невольно подались вперед. Судья, должно быть, почувствовал нашу напряженность. Но он не поднял головы и продолжал шарить среди бумаг, отчего раздавались звуки, похожие на шуршание змей в листве. В библиотеке стало совсем темно. За окном фиолетовым силуэтом обрисовывались горы. На бензоколонке мерцали огоньки. В комнате было так тихо, что можно было слышать, как на шоссе проносились редкие машины.
Судья еще долго машинально шарил в ящике, хотя, по сути дела, прекратил все поиски. Он продолжал сидеть, не поднимая головы, и мы не видели, какое у него было выражение лица.
Тишина делалась невыносимой. Наконец шорох прекратился. Руки судьи покрылись испариной. Молчание нарушил Сарджент. Казалось, он не говорил, а кричал на фоне общего безмолвия:
— Возможно, вы ее положили куда-то в другое место.
Еще невыносимее прозвучал лающий голос Рида:
— Ерунда! Вы можете написать все заново.
Внезапно судья поднялся на ноги. Он коротко и неистово повел рукой, потом она безжизненно упала вдоль тела. Он стоял на фоне окна, где угасал день, — силуэт без лица.
Скрипнул чей-то стул. Высокая худая фигура двинулась от стола к двери. Там она обернулась в нашу сторону, словно подчиняясь чужой воле. Взгляд упал на окно, на гору, но, похоже, ничего не увидел. Он заговорил хриплым ровным голосом:
— Боюсь, вы меня не совсем верно поняли, джентльмены. Меня волнует вовсе не потеря рукописи. — И, повернувшись к нам спиной, он взялся за ручку двери и проговорил: — Но похоже, они меня ненавидят.
Дверь затворилась. Мы услышали, как по холлу идет старый больной человек.
После его ухода мы долго молчали. Его последние слова словно повисли в воздухе, не давая нам покоя. Это были не слова, а кровоточащие раны. Сарджент так и стоял у стола, склонив седеющую голову.
— Я не ел с утра, — вдруг признался он. — Голоден как собака. Съезжу-ка я в город перекусить. — Помолчав, он ни с того ни с сего добавил: — У меня двое сыновей. Один в Аннаполисе. — И Риду: — Вы не отвезете меня, док?
Росситер по-прежнему сидел в кресле и не пошевелился, когда я вышел за Сарджентом и Ридом. Рид надевал кашне так, словно намеревался на нем повеситься. Нахлобучив шляпу, он выбежал на улицу и стал неистово заводить мотор своей машины. Сарджент несколько раз пожал мне руку, уверил, что вернется очень скоро, и вышел за Ридом, только гораздо медленнее. Котелок, гораздо меньшего размера, чем следовало бы, придавал ему весьма комичный вид.
Старый седан коронера урчал, подпрыгивая на неровностях аллеи. Я стоял на крыльце, с удовольствием вдыхая бодрящий холодный воздух. Сумерки, словно грязная вода, нахлынули на окрестности, растворяя очертания кустов. Но вдали, на западе, еще было светло, и голые деревья выглядели огромными. Небо на горизонте было окрашено красным, и в уходящем свете дня я видел очертания высохшего бассейна, камни вокруг него и белое дно. По шоссе бежали огоньки. Печально прогудел сигнал. Кто-то со скрежетом переходил на вторую скорость.
Я стал прохаживаться по крыльцу. Мои шаги гулко раздавались в тишине. Порыв ветра нарисовал снежные узоры на коричневых досках и поднял в воздух маленький белый вихрь. Темнота сгущалась, нарастало ощущение чего-то ужасного. Почему? Я резко повернулся. На какой-то момент я был готов поклясться, что видел чью-то крадущуюся тень там, на лужайке, где одинокая чугунная собака несла дозор у поворота аллеи. Я вгляделся, но ничего так и не увидел. Было неприятно сознавать, что, возможно, кто-то следит за тобой, спрятавшись за эту самую собаку. Затем я увидел какой-то огонек слева от крыльца.
Тут я все вспомнил. Это, конечно же, подвал, где судья Куэйл оборудовал мастерскую. От нас он, похоже, направился прямо туда: свет шел из подвального окошка. Тут я вспомнил, что в библиотеке свет не работает. Росситер, судя по всему, повредил пробки. Надо обязательно починить свет, иначе у женщин сделается истерика. Пустяки иногда приобретают для нас огромное значение, и я поймал себя на том, что сосредоточенно размышляю, какой же свет мог гореть в подвале у судьи. Его отблески трепетали в темноте под мрачным красным небом. Я слишком сосредоточился на тайне дома Куэйлов, и это вывело меня из душевного равновесия. Руки онемели от холода, меня пробирала дрожь. Я воображал самые разные обличья, которые может иметь тот, кто прятался за чугунной собакой. Дул легкий ветерок.
Я вернулся в дом. Когда я взялся за ручку двери, порыв ветра чуть было не вырвал ее у меня. Дверь хлопнула изо всех сил, и гулкое эхо откликнулось в холле. На всякий случай я нажал на выключатель. Свет не зажегся. Я понимал, что без света нам будет очень трудно. Надо прогнать все эти мрачные тени. На стене возле библиотеки висел старинный газовый светильник. Я ощупал стеклянный шар, внутри которого был изогнутый рожок. Потом я долго нашаривал в кармане коробок со спичками. Затем я чиркнул спичкой, и в ее желтоватом пламени я увидел коричневую лестницу, серый ковер, позолоченные рамы картин на стенах. А затем я услышал вопль.
