Агата Кристи - Лощина
Генриетта остановилась, отчаянно молясь, чтобы Герда скорее отреагировала. Она и сама не знала, что заставляло ее действовать с такой поспешностью. Хвоста за машиной не было… Это она проверила. Она выехала по лондонской дороге, залила бензин в бак на станции, упомянув, что направляется в Лондон. Потом чуть дальше свернула на проселок, пока не доехала до главной магистрали, ведущей на юг, к побережью.
Герда продолжала пристально смотреть на нее. «Вот несчастье, – подумала Генриетта, – до чего она медлительна!»
– Если кобура еще у вас, Герда, вы должны дать ее мне. Я от нее как-нибудь избавлюсь. Это единственная вещь, которая связывает вас теперь со смертью Джона. Кобура у вас?
После долгой паузы Герда медленно кивнула.
– Разве вы не знали, что хранить ее у себя – просто безумие?! – Генриетта с трудом сдерживала нетерпение.
– Я забыла об этом. Она наверху, в моей комнате. Когда полицейский пришел на Харли-стрит, я разрезала кобуру надвое и положила в рабочую сумку вместе с другими кусками кожи.
– Это очень разумно, – заметила Генриетта.
– Я не такая тупая, как все думают. – Она прижала руку к горлу: – Джон… Джон… – Голос ее прервался.
– Я знаю, дорогая, знаю…
– Но вы не можете знать, – возразила Герда. – Джон не был…
Она стояла онемевшая и странно трогательная. Наконец она подняла глаза и посмотрела на Генриетту.
– Все было ложью… Все! Все, что я о нем думала! Я видела его лицо, когда он пошел в тот вечер за этой женщиной. Вероника Крэй! Я, конечно, знала, что он любил ее много лет назад, до того как женился на мне, но я думала, что там все кончилось.
– Там действительно все кончилось, – тихо сказала Генриетта.
Герда покачала головой:
– Нет. Она пришла, притворившись, что не встречалась с Джоном много лет, но я видела его лицо. Он ушел с ней. Я легла в постель. Пыталась читать… Я пыталась читать тот детективный роман, который читал Джон. Он все не возвращался. Наконец я вышла из дома. – Взгляд Герды, казалось, был обращен назад, к той сцене. – Светила луна. Я прошла по дорожке к плавательному бассейну. В павильоне был свет. Они были там… Джон и эта женщина…
Генриетта слабо вскрикнула. Лицо Герды изменилось… ни следа этого вымученного дружелюбия. Оно было неумолимым, безжалостным.
– Я доверяла Джону. Я верила в него, как в Бога. Я думала, он самый благородный человек на свете. Я думала, что он во всем прекрасен и благороден… но это была ложь! Мне ничего не осталось… совсем ничего. Я… я поклонялась Джону!
Генриетта завороженно смотрела на нее. Только что ей открылось то, что рисовало ей ее воображение, то, что она стремилась выразить в дереве. Вот оно – поклонение… слепая преданность, ставшая столь опасной, когда кумир посмел проявить слабость.
– Я не могла этого вынести, – сказала Герда. – Я должна была убить его! Я должна была… Вы понимаете, Генриетта? – Она говорила это обычным, почти дружеским тоном. – И я знала, что должна быть осторожной, потому что полицейские умны. Но я тоже не так глупа, как все привыкли думать! Если вы очень медлительны и не любите болтать, все думают, что вы ничего не понимаете… А вы исподтишка смеетесь над ними! Я была уверена, что никто ничего не узнает, – я прочитала в этом детективе, что полиция может определить, из какого револьвера был произведен выстрел. Как раз в тот день сэр Генри показал мне, как заряжать револьвер и как стрелять. И я решила, что возьму два револьвера. Из одного убью Джона и спрячу его, а все увидят меня с другим револьвером в руках. Вначале решат, будто его убила я, а потом обнаружится, что стреляли из другого оружия, и я окажусь вне подозрений!
Она торжествующе кивнула головой.
– Но я забыла про эту кожаную штуку. Она лежала в ящике в моей спальне. Как, вы сказали, она называется? Кобура? Но ведь полиция не станет заниматься этим теперь?
– Кто знает, – сказала Генриетта, – вы лучше дайте ее мне, и я унесу. Как только кобуры не будет в ваших руках, вы будете в безопасности.
Генриетта села, почувствовав себя невероятно уставшей.
– Вы плохо выглядите, – заметила Герда. – Я как раз приготовила чай.
Она вышла из комнаты и вскоре вернулась с подносом. На нем был чайник, молочник и две чашки. Молочник был переполнен, и молоко пролилось. Герда поставила поднос, налила чашку чаю и подала Генриетте.
– О господи… – сказала она расстроенно, – кажется, чайник так и не закипел.
– Это неважно, – сказала Генриетта. – Герда, пойдите и принесите кобуру.
Поколебавшись, Герда вышла из комнаты. Генриетта наклонилась вперед, положила руки на стол и опустила на них голову. Она так устала, так невероятно устала! Но теперь почти все сделано. Герда будет в безопасности, как того хотел Джон.
Генриетта выпрямилась, откинула со лба волосы и придвинула к себе чашку. Услышав какой-то звук у двери, она повернула голову, удивившись, что Герда оказалась быстрой на этот раз. Но это была не Герда. У двери стоял Эркюль Пуаро.
– Входная дверь была открыта, – сказал он, подходя к столу. – И я взял на себя смелость войти.
– Вы? – удивилась Генриетта. – Как вы сюда попали?
– Когда вы так внезапно покинули «Лощину», я, конечно, знал, куда вы направитесь. Я нанял машину и быстро приехал прямо сюда.
– Понимаю, – Генриетта вздохнула. – Только вы можете…
– Вы не должны пить этот чай, – сказал Пуаро, забирая у нее чашку и ставя ее обратно на поднос. – Нехорошо пить чай, если вода не закипела.
– Разве такая мелочь имеет значение?
– Все имеет значение, – мягко сказал Пуаро.
Послышался шум, и Герда вошла в комнату. В руках у нее была рабочая сумка. Взгляд Герды переходил с Пуаро на Генриетту.
– Боюсь, я весьма подозрительная личность, – поспешно сказала Генриетта. – Герда, оказывается, мосье Пуаро следил за мной. Он считает, что я убила Джона… Но он не может этого доказать.
Она говорила нарочито медленно и осмотрительно. Только бы Герда не выдала себя…
– Мне очень жаль, – рассеянно сказала Герда. – Хотите чаю, мосье Пуаро?
– Нет, благодарю вас, мадам.
Герда села рядом с подносом. Она начала говорить в своей обычной извиняющейся манере:
– Мне так жаль, что никого нет дома. Моя сестра и дети отправились на пикник. Я не очень хорошо себя чувствовала, и они оставили меня дома.
– Я вам сочувствую, мадам.
Герда взяла чашку и выпила.
– Все так беспокойно. Все беспокойно! Видите ли, всегда все устраивал Джон, а теперь Джона нет… – Голос замер. – Теперь Джона нет…
Ее взгляд, жалкий, недоумевающий, поочередно устремлялся на Пуаро и Генриетту.
– Я не знаю, что делать без Джона. Джон заботился обо мне. Теперь его нет, и ничего больше нет. А дети… Они задают вопросы, и я не могу на них ответить. Я не знаю, что сказать Тэрри. Он все время повторяет: «Почему убили отца?» Когда-нибудь он, конечно, узнает почему. Тэрри всегда важно знать. Меня удивляет, что он постоянно спрашивает «почему», а не «кто»!
Герда откинулась на спинку стула. Губы ее посинели.
– Я чувствую себя… не очень хорошо, – с трудом проговорила она. – Если бы Джон… Джон…
Пуаро обошел вокруг стола и, подойдя к Герде, осторожно сбоку подвинул ее на стуле. Голова ее упала на грудь. Пуаро, склонившись, поднял ей веко. Затем выпрямился.
– Легкая и сравнительно безболезненная смерть.
Генриетта пристально посмотрела на него.
– Сердце? Нет! – Внезапно она поняла: – Что-то в чае. Она сама положила. Она избрала такой путь?
Пуаро слегка покачал головой.
– О нет! Это предназначалось для вас. Это ваша чашка.
– Для меня? – недоверчиво спросила Генриетта. – Но я пыталась помочь ей!
– Это не имеет значения. Вы видели когда-нибудь собаку, попавшую в западню? Она вонзает зубы в любого, кто ее коснется. Миссис Кристоу поняла, что вы узнали ее секрет. Значит, вы тоже должны были умереть.
– И вы, – медленно сказала Генриетта, – когда заставили меня поставить чашку обратно на поднос… Вы имели в виду… вы имели в виду Герду…
Пуаро спокойно прервал ее:
– Нет-нет, мадемуазель. Я не знал, что в вашей чашке был яд. Но я предполагал, что он мог там быть. А когда чашка была на подносе – тут все решала судьба, из какой чашки она станет пить… если вас устраивает такое объяснение. Я бы сказал, что это милосердный конец. Для нее… и для двух невинных детей. Вы очень устали, не правда ли? – мягко спросил он.
Генриетта кивнула.
– Когда вы догадались? – спросила она.
– Трудно сказать. Сцена была разыграна, я чувствовал это с самого начала. Но очень долго не понимал, что она была подготовлена Гердой Кристоу… что ее поза была игрой – ведь она на самом деле играла роль. Я был озадачен простотой и в то же время сложностью… Вскоре я понял, что сражаюсь против вашей изобретательности и что вам подыгрывают ваши родственники, как только они поняли, чего вы добиваетесь. – На некоторое время воцарилось молчание, затем он спросил: – Зачем вам это было нужно?
