Доминик Сильвен - Когда людоед очнется
— «Терпение поможет плюнуть тыквенным семечком в комариную задницу».
— Пожалуй, я выберу первую.
— Как скажете, майор. Но обе они буколические.
— Весьма.
*— Говорю же вам, я видела у Малыша Луи новехонький айпод. Кто-то дал ему денег.
— Зачем?
— Да чтобы он подпоил Брэда у Зазы. Вы бы лучше пытали Малыша Луи, чем меня, Николе.
— Пытать — это слишком громко сказано, — отвечал лейтенант, стараясь выглядеть как Дюген — непринужденным, но твердым.
Он бы предпочел допрашивать высокую блондинку в паре с шефом, но Саша ничего не захотел слушать: он сосредоточится на бывшем комиссаре и не желает видеть американку. Все гадали, в чем тут дело. Корина Мутен уверяла, что у Лолы Жост еще сохранились связи в Большом доме и поэтому шеф старается щадить ее и уделяет ей максимум внимания.
— Я хочу видеть Саша Дюгена.
С этой девицей свихнуться можно. Она полагает, что полицейского выбирают, словно психолога или зеленщика.
— Он хотя бы будет меня слушать, — продолжала она со своей обычной горячностью.
Николе позвонил Корине Мутен и попросил сменить его. Сам он вышел в смежную комнату, оборудованную односторонним окном. И удивился, застав там майора. Тот стоял у стеклянной стены и не отрываясь смотрел на Дизель.
— А я думал, вы беседуете с Лолой Жост, шеф.
— Она сказала мне все, что знала.
— Американка ни с кем, кроме вас, говорить не хочет, вы сами слышали.
— Иди-ка к ней. Поработайте с ней на пару с Мутен, это отличная мысль.
— Вы к нам присоединитесь?
— Нет.
Всмотревшись в профиль шефа, Николе вышел из комнаты. Впервые ему казалось, что от него что-то скрывают. Корина Мутен твердила, что следствие разваливается и Дюген воспользуется этим, чтобы перетянуть одеяло на себя, бросить их и при первой же возможности слинять в уголовку. Она преувеличивала. Но Дюген явно темнит. Это уж точно.
29
Выходя из военного госпиталя, Ингрид с облегчением выругалась. Эти сволочи наотрез отказались пустить ее к Брэду в палату. На все вопросы о его здоровье ответом было суровое и даже презрительное молчание. Она и не рассчитывала, что ей удастся преодолеть преграды, возведенные французской полицией, но ожидала хотя бы цивилизованного отношения. Бывали дни, когда ей казалось, что отчизна Людовика Четырнадцатого, великих кутюрье, гениальных философов и поваров обманом завладела репутацией родины Просвещения и любезного обращения.
Поколебавшись, она набрала номер Саша Дюгена. После второго звонка он снял трубку.
— Это Ингрид. Нам надо поговорить.
— Прежде всего надо дать нам работать, мадемуазель Дизель. К тому же ваша приятельница Лола со мной полностью согласна.
— Я должна увидеть Брэда.
— Он только что очнулся от наркоза. С ним все в порядке.
Она услышала, как он вздохнул.
— Ты начал его допрашивать, только беда в том, что он сам верит в свою виновность, — продолжала она.
— Думаю, я способен отличить правду.
— А я и не спорю. Но в ту ночь, когда его ранили, я была рядом, и он сказал: «Из-за нее… Магнолия-холл… Я хотел защитить Бена…». И он отключился.
— Что, по-вашему, это могло означать? — устало спросил Дюген.
— Магнолия-холл — имение Фрэзеров. Брэд работал у них садовником.
— События в Новом Орлеане в ведении американской полиции. Я же стараюсь разобраться в том, что произошло в Париже.
— Я зайду к тебе.
— А я тебя не пущу.
Он отсоединился. Ингрид спокойно убрала мобильный в карман. Саша Дюген только что сказал ей «ты». У этого французского обычая есть свои преимущества. Например, когда речь идет о склеивании разбитых горшков или, скорее, о наведении мостов. Ингрид немного поразмыслила об этом красивом выражении. Оно ей нравилось. Очень-очень. Только вот почему? На самом деле оно подало ей отличную идею. Раз уж он не хочет, чтобы она шла по мосту, ведущему к площади Италии, она пойдет по тому, который ведет к его дому. И тогда ему придется ее принять.
На метро она доехала до китайского квартала и направилась в боксерский клуб. Сегодня зал был переполнен. Одни прыгали через скакалку, другие с остервенением лупили по боксерским грушам, инструкторы тренировали группы. Ингрид углядела двух девиц, мускулистых, словно тигрицы, и почти таких же стремительных. Она дождалась конца раунда, чтобы подойти к ним. Ей надо встретиться с майором Дюгеном, только комиссариат для этого не самое лучшее место.
— Пусть потолкует с Рашидом, — подсказала одна из боксерш. — Если что не так, он разберется.
Ее партнерша пожала плечами. Подумав, девушка дала Ингрид адрес марокканского ресторана на улице Тагора.
Около половины восьмого Ингрид постучалась в «Сады Марракеша». Мужчина, открывший ей дверь, объяснил, что его заведение работает с восьми. По походке вразвалочку и разбитому лицу она узнала спарринг-партнера Дюгена.
— Мне надо увидеть Саша. Но не в комиссариате. У него дома.
— Для этого достаточно ему позвонить.
— Оказывается, недостаточно. Скажите мне его адрес, я обещаю хорошо себя вести.
Такое обещание заставило его улыбнуться.
— Я не знаю, хочет ли этого он сам, — ответил он, все еще посмеиваясь.
— Мне надо поговорить с ним о моем друге Брэде, он угодил в переделку…
— Саша больше не живет дома.
— Ах вот как?
— Пока он живет у меня.
Он улыбнулся еще шире. От этого стало еще заметнее, как сильно изуродовано его лицо.
— Белое здание напротив сквера. Четвертый этаж.
— Спасибо, Рашид, вы просто душка.
— Такого мне еще никто не говорил, но почему бы и нет.
Ингрид бегом бросилась по указанному адресу. Поднялась на четвертый этаж, позвонила, но ей никто не ответил. Приложив ухо к двери, она различила шум воды. Подождала и позвонила снова. В полотенце, обернутом вокруг бедер, он отпер дверь и, буркнув себе под нос: «Рашид у меня дождется», отступил, оставив дверь открытой. Ингрид вошла и стояла не двигаясь, пока он не скрылся в одной из комнат. Оттуда доносилась музыка. Жесткий рок, две гитары словно сцепились друг с другом. И женский голос. Ей бы и в голову не пришло, что он слушает подобную музыку.
Кожа мира, его губы — все для тебя, лишь сдайся мне.
Я только того и жду…
Он вернулся в джинсах, с полотенцем на плечах. Вытер волосы. С огромным усилием она отвела взгляд от его груди.
— Вы больше не живете дома?
— Похоже на то. Ты говоришь мне «ты» или «вы»? Я уже не знаю, на каком я свете, Ингрид.
У нее едва не вырвалось: «Я тоже».
