Эрл Гарднер - Дело одноглазой свидетельницы
– Совершенно с вами согласен, – сказал Гамильтон Бергер. – Но свидетельница сообщила ему все, что могло иметь отношение к делу.
– Я не считаю, что должен принять возражение в отношении этого предмета, – подытожил судья Кейт. – Нам понятно, к чему вы клоните, мистер Мейсон, и если у вас имеются доказательства того, что в интересующий нас период, но никак не в любое другое время, свидетельница не носила очков или по какой-то причине не могла их носить, то они будут сочтены уместными.
– Я хочу лишь одного: высказать недоверие показаниям свидетельницы, – объявил Мейсон.
– Тогда вам придется высказать недоверие в отношении значительной части показаний свидетельницы – итак, вопрос в том, была или не была она в очках в интересующее нас время, и никак не позже. Приступайте.
– Когда вы впервые увидели обвиняемую, – обратился Мейсон к свидетельнице, – на ней была надета густая вуаль?
– Да, сэр.
– Вуаль не давала вам возможности разглядеть ее лицо?
– Нет, сэр. Для этого она и предназначена. Поэтому дама и надела вуаль.
– Но когда она вышла из туалетной комнаты на автобусной станции в Бейкерсфилде, вуали на ней уже не было?
– Совершенно верно.
– Тогда почему вы решили, что особа, которую вы потом видели, была той самой женщиной в вуали, которая вошла в туалетную комнату?
– Ну… вероятно, я определила это по ее одежде.
– Вы могли бы описать ее одежду?
– Подробно я не помню… Но я уверена, что это была та самая женщина, вот и все.
– Но ведь вы не можете сказать, сколько женщин находилось тогда в туалетной комнате?
– Н-нет.
– Вы просто увидели женщину в вуали, которая вошла внутрь, а потом увидели обвиняемую, которая вышла из туалетной комнаты, и по каким-то одной вам понятным причинам определили, что это одна и та же персона?
– Я знаю, это была одна и та же женщина.
– Откуда?
– Я ее узнала.
– Как?
– По одежде.
– И как она была одета?
– Видите ли, сейчас я уже не припомню, как именно она была одета тогда, могу сказать только приблизительно. Но я точно знаю, во что была одета я, и мне запомнилось, что ее одежда походила на мою. Мы об этом говорили, когда…
– Вы уже рассказывали об этом прокурору, – напомнил ей Мейсон, – но можете вы точно описать, во что была одета обвиняемая?
– Только благодаря тому, что я помню, что ее одежда была того же самого цвета, что и моя, и мы говорили с ней об этом, и потому что я знаю, как была одета я…
– Я вас спрашиваю, – перебил ее Мейсон, – можете ли вы по памяти описать, как именно была одета обвиняемая?
– Но если я опишу вам ее одежду, вы захотите узнать, помню ли я, во что именно была одета женщина, сидевшая впереди меня, а потом – во что была одета женщина, сидевшая позади меня, и, когда я не смогу вам на это ответить, вы выставите меня круглой идиоткой, да?
Зал разразился взрывом хохота.
Судья Кейт постучал молотком по столу, требуя тишины, однако он не смог скрыть улыбки, когда обратился к Мейсону и сказал:
– Продолжайте.
– Значит, вы не помните, во что была одета обвиняемая?
– Я лишь помню, что мы с ней говорили о том, что наша одежда схожего цвета. И если вы хотите знать, во что была одета я, то я…
– Нет, я не хочу, – перебил ее Мейсон, – я просто пытаюсь установить факт, помните ли вы, во что была одета обвиняемая.
– Я этого не помню.
– Тогда как вы можете быть уверены, что та женщина под темной вуалью, что вошла в туалетную комнату, и есть наша обвиняемая?
– Она, а кто же еще? Она и вышла… я не могу вспомнить, во что именно она была одета, но я знаю, что та женщина, что вышла из туалетной комнаты без вуали, и была той самой особой, что вошла туда под вуалью. Я могу в этом поклясться.
– Ну а если вы ошибаетесь и очков на вас тогда не было, то тогда вы не могли бы точно определить это, не так ли?
– Я была в очках.
– Но если бы вы были без очков, то вы бы этого не смогли определить?
– Не смогла бы.
– Благодарю вас, – сказал Мейсон. – У меня все.
– У обвинения больше нет свидетелей, – объявил Гамильтон Бергер.
Судья Кейт и многие служащие судебной канцелярии, забежавшие в зал суда, чтобы послушать, как Мейсон будет допрашивать миссис Мейнард, были явно разочарованы заявлением прокурора.
– Суд объявляет десятиминутный перерыв, – произнес судья Кейт, – после чего начнется допрос свидетелей защиты.
– Боже мой, Перри, – тихо сказал Пол Дрейк адвокату во время перерыва, – разве можно устраивать цирк из слушания дела об убийстве?
– Еще как можно, – сказал Мейсон. – У окружного прокурора достаточно улик, чтобы обвинить мою клиентку в преднамеренном убийстве, если не будет защиты. И теперь мы находимся перед дилеммой – вызывать нам миссис Фарго в качестве свидетельницы или нет.
– И то и другое плохо?
– Просто ужасно, – сказал Мейсон. – Если мы не вызовем ее как свидетельницу, то это сделает судья. Если мы вызовем ее, то она попытается изменить свое алиби и окончательно утопит себя. Единственный ее шанс – рассказать все как на духу. Но по непонятной мне причине именно об этом она и избегает говорить.
– А что, собственно, произошло?
– Она намеревалась ехать этим самым автобусом, чтобы повидаться с матерью, однако перед самым отъездом разругалась с мужем. Он присвоил часть ее личных денег, которые она унаследовала после смерти своего богатого дядюшки, и, полагаю, этот Фарго плутовал со счетами, в результате чего присвоил порядка двадцати пяти – тридцати тысяч долларов. Я думаю, миссис Фарго поймала его с поличным и, вероятно, пригрозила рассказать все полиции. И тогда Фарго запер ее в спальне и держал там все то время, что я находился в доме, делая вид, будто собираюсь купить его. Я думаю, что Фарго решил навострить лыжи и смыться.
– А потом, ты полагаешь, между ними произошла драка? – спросил Пол Дрейк.
– Потом, я полагаю, Фарго открыл дверь спальни и, видимо, попытался задушить жену, а она, вероятно, схватила нож и заколола его, не намеренно, а ударив вслепую в целях самозащиты. Она ударила Фарго ножом в шею, перерезала артерию, опомнилась и в ужасе бросилась вниз по лестнице, вскочила в машину и помчалась, думая, что если успеет на этот автобус, то тем самым обеспечит себе алиби. Я полагаю, что она действительно хотела вначале лететь на самолете шестичасовым рейсом, но поездка автобусом, как она считала, давала ей больше шансов для алиби. Я думаю, она позвонила матери, чтобы подтвердить версию с автобусом.
– А вдруг, если ты вызовешь ее в качестве свидетельницы, она станет излагать твою версию? – сказал Дрейк. – Это будет квалифицировано как факт самозащиты и…
– И тот факт, что она пыталась обеспечить себя фальшивым алиби и дала письменные показания, чтобы подкрепить его, безнадежно восстановит против нее публику. Существует какая-то причина, по которой она не желает говорить правду. Если бы только я знал, что это за причина, и заставил ее давать показания, у меня бы появился шанс.
