Джун Томсон - Досье на Шерлока Холмса
Холмс мог себе позволить отойти от дел. Вознаграждение, которое он получил от скандинавского королевского семейства в 1888 году и совсем недавно от французского правительства, было достаточно щедрым, чтобы дать ему такую возможность. После ареста Мориарти со своей шайкой Холмс намеревался посвятить свое время и энергию химическим исследованиям. Однако пока что он не упоминает о планах поселиться в сельской местности или уехать за границу.
Важно рассмотреть психологическое состояние Холмса в тот период его жизни, так как, по моему мнению, оно значительно повлияло на его дальнейшие действия. В опубликованных рассказах имеются признаки того, что в течение этих трех лет Холмс страдал маниакальной депрессией. Возможно, ее вызвала утрата общества Уотсона и усугубили непосильный груз дел и более частое использование кокаина. В «Скандале в Богемии» Уотсон пишет, что Холмс «чередует недели увлечения кокаином с приступами честолюбия». Наркотик усиливал «высокое» и «низкое» состояние его ума. В рассказах этого периода Уотсон несколько раз упоминает странное поведение своего старого друга. В одном случае, в состоянии «безудержного волнения», Холмс поднял сжатые кулаки. В другой раз у него случился приступ «безудержного возбуждения», последовавшего за состоянием «такой подавленности», в каком Уотсон никогда его не видел. Думаю, повторение слова «безудержный» о многом говорит.
Холмс начал сомневаться в ценности всей своей работы и существования. Какой смысл во всем этом? Куда это ведет? В таком состоянии ума он утратил интерес к чему бы то ни было. «Вся моя жизнь – сплошное усилие избегнуть тоскливого однообразия будней», – признается он Уотсону в «Союзе рыжих».
Холмс начал искать утешения в природе, словно логика и разум больше его не удовлетворяли. В «Морском договоре» Уотсон описывает, как он рассматривает розу. И это человек, которому Уотсон поставил ноль за знания по ботанике![54] «Эта сторона его характера мне еще не была знакома, – замечает Уотсон, – я до сих пор ни разу не видел, чтобы он проявлял интерес к живой природе». Перед поединком с Мориарти Холмс выразил эту тягу к природе в более конкретной форме. «В последнее время, – говорит он, – меня… больше привлекало изучение загадок, поставленных перед нами природой, нежели те поверхностные проблемы, ответственность за которые несет несовершенное устройство нашего общества». Последнее замечание, несомненно, относится к преступлению и его раскрытию.
Подобная смена настроения обнаруживается также в изменившемся отношении к закону и правосудию и к своей собственной роли их защитника. В двух расследованиях этого периода, «Голубом карбункуле» и «Тайне Боскомской долины» (первое дело связано с кражей, второе – с обвинением в убийстве), Холмс готов позволить преступнику избежать судебного разбирательства. Он чувствовал, что делу справедливости лучше послужит снисходительность, нежели буква закона.
Такие перемены достигают апофеоза в его отношении к Мориарти. Этот человек не просто преступник – он воплощение зла. Нужно освободить общество от его присутствия, и, берясь за эту задачу, Холмс как бы возлагает на себя обязательство, которое сродни моральному, если не религиозному, крестовому походу.
К 24 апреля этот крестовый поход завершился. Благодаря небольшой оплошности Мориарти, суть которой Холмс не уточняет, сеть медленно накрывала профессора и его организацию. Были предприняты «последние шаги», и арест преступников должен был состояться в следующий понедельник, через три дня. И снова Холмс не уточняет, что это за последние шаги. Наверно, они были связаны с бумагами, которые Холмс хранил в своем бюро в синем конверте с надписью «Мориарти», в ящике под литерой «М». Позднее он попросит передать эти бумаги инспектору Петерсону. Эти документы были чрезвычайно важны для признания членов банды Мориарти виновными на суде.
Поскольку в этих бумагах содержались столь важные доказательства, Холмс проявил поразительную безответственность, оставив их в бюро у себя дома. Он знал, что люди Мориарти вполне способны по приказу профессора вломиться в дом и украсть документы. Фактически в ту самую ночь была сделана попытка поджечь квартиру на Бейкер-стрит, 221b. К счастью, был нанесен лишь небольшой ущерб. Небрежности Холмса нет оправдания – если только у него не было веских оснований считать, что документы будут в большей безопасности у него дома, нежели у инспектора Петерсона. Хотя он никого прямо не обвиняет, в опубликованных рассказах есть намек на то, что к Мориарти поступала информация о тактике Холмса при сборе улик против него.
«Ему становился известен каждый шаг, который я предпринимал для того, чтобы поймать его в свои сети», – рассказывал Холмс Уотсону. Сам Мориарти сообщил Холмсу, что знает «каждый ход» в его игре. Это признание – как бы намек на то, что у него есть осведомитель в Скотленд-Ярде.
Об инспекторе Петерсоне ничего не известно. В опубликованных рассказах он больше не упоминается. Это говорит о том, что, в отличие от Лестрейда и других детективов Скотленд-Ярда, он никогда не встречался с Холмсом ни в одном другом расследовании – ни до, ни после дела Мориарти. Как офицер полиции Петерсон был некомпетентен. Он позволил сбежать не только Мориарти, но и полковнику Морану, начальнику штаба профессора, а также двум другим членам банды. Петерсон также передал Холмсу неверную информацию.
Все это свидетельствует о том, что Петерсон или кто-то из его коллег состоял на жалованье у Мориарти и что Холмс это подозревал. К сожалению, бывают коррумпированные полицейские, и это объясняет, почему Мориарти знал заранее каждый ход Холмса и каким образом ему вместе с некоторыми членами шайки удалось избежать ареста. Возможно, в этом причина необъяснимого поведения Холмса, державшего такие важные документы в своем бюро. Когда Холмс инструктировал Уотсона, чтобы тот передал конверт Петерсону, у него, конечно, не было выбора. Какие бы подозрения он ни питал относительно Петерсона или одного из его коллег, инспектор официально вел это дело. А поскольку не было доказательств против него или какого-нибудь другого полицейского, Холмс обязан был довести любые улики до сведения Скотленд-Ярда.
Был у Мориарти осведомитель в Скотленд-Ярде или нет, такой поворот событий встревожил его настолько, что, отбросив все претензии на респектабельность, утром 24 апреля он лично явился к Холмсу. Он пришел без предупреждения, застав Холмса врасплох. Правда, у того хватило присутствия духа, чтобы, когда Мориарти вошел в комнату, сунуть в карман халата револьвер, который он из предосторожности держал в ящике своего стола. Фактически это была первая встреча противников лицом к лицу. Она показывает, что профессор готов был предпринять отчаянные меры, чтобы защитить себя и свою организацию.
