Рекс Стаут - Слишком много клиентов (сборник)
Дверь все это время была открыта, и она вышла. Так бы и расцеловал ее в оба подбородка!
Стеббинс смотрел на меня, явно подавляя желание дать мне пинка в обе ягодицы, но другого нельзя было и ожидать.
– О чем вы расспрашивали миссис Перес? И что она вам ответила? – спросил он сварливым тоном.
Пэрли откровенно грубил, и это тоже было в порядке вещей. Мы с Вульфом всегда так на него действуем. Вульф особенно.
Вопрос был хороший. Я так обрисовал ситуацию, что получалось, мы пришли спросить миссис Перес о том, где была ее дочь в воскресенье вечером. Отличный вопрос.
И я вернулся к прежним стереотипам поведения:
– Ну а как ты думаешь, о чем я ее расспрашивал? Хотел узнать, не могла ли ее дочь случайно увидеть, как некто опускает тело Йигера в яму, а потом лезет туда сам, чтобы укрыть труп брезентом. Что до ее ответа, у тебя есть возможность получить его из первых рук. Она здесь.
– Я тебя спрашиваю! – Стеббинс далеко не дурак.
– А я подожду с ответом. Я ничем не обязан миссис Перес. Она имеет право сама решить, что́ ответить на вопрос официального лица. Миссис Йигер и я – частные лица. А ты у нас полицейский.
И черт возьми, миссис Перес тоже не растерялась! Конечно, она сыграла не так блестяще, как миссис Йигер, но более чем удовлетворительно.
– Я просто сказала им правду, – ответила она Стеббинсу. – Если бы моя дочь увидела что-нибудь подобное в воскресенье, она бы мне сказала. Значит, она ничего такого не видела.
– Она весь вечер была дома?
– Да. К ней пришли две подруги, они смотрели телевизор.
– В котором часу пришли ее подруги?
– Около восьми вечера.
– А когда ушли?
– Сразу после одиннадцати. Когда закончилась программа, которую они всегда смотрят по воскресеньям.
– Ваша дочь выходила с ними?
– Нет.
– Она вообще отлучалась из дома в тот вечер?
– Нет.
– Вы уверены?
Она кивнула:
– Уверена. Мы всегда знали, где она.
– Но вчера вечером вы этого не знали. И в тот вечер, в тот воскресный вечер, она в любой момент могла пойти в гостиную и посмотреть в окно. Могла ведь?
– Да с чего бы? С чего ей выходить в гостиную?
– Не знаю, но могла. – Стеббинс повернулся ко мне: – Так, Гудвин, отвезу-ка я тебя в управление. Расскажешь обо всем этом инспектору.
– О чем? И что рассказывать?
Он выпятил подбородок:
– Послушай-ка, умник, в понедельник днем ты начал наводить справки о человеке, который тогда был уже мертв. За два часа до обнаружения трупа! Потом Кремер, явившись к Вульфу, застает у него вдову, и инспектору вешают обычную лапшу на уши. Вдова наняла Вульфа, чтобы найти убийцу мужа, что, может, и не против закона, но точно против полиции Нью-Йорка. Я прихожу сюда по поводу другого убийства, и нате вам: ты тут как тут, да не один, а с вдовой. Ты объявляешься в доме, где жила убитая девушка, и беседуешь с ее матерью. Так что или ты едешь со мной по доброй воле, или я арестую тебя, как важного свидетеля.
– Я арестован?
– Нет. Я сказал – или.
– Хорошо, когда есть выбор, – заметил я, достал из кармана монетку в двадцать пять центов, подбросил ее, поймал и взглянул. – Ты выиграл. Пошли.
Это было мне на руку – увести его подальше от миссис Перес и от дома. Поднимаясь по трем ступенькам до тротуара, я подумал, насколько иначе все обернулось бы, если бы он пришел на тридцать секунд раньше или мы покинули бы гнездо разврата тридцатью секундами позже. Забираясь в полицейскую машину, я широко зевнул. Я спал три часа и весь день собирался от души зевнуть, да все некогда было.
Глава пятнадцатая
Через шесть часов, в половине второго ночи, я сидел на кухне и уплетал черный хлеб, испеченный Фрицем, копченую осетрину и сыр бри, запивая все это молоком и просматривая утренний выпуск пятничной «Таймс», купленный по пути из окружной прокуратуры домой.
Я был совершенно измотан. И день выдался непростой, а уж вечером, когда я час провел в обществе Кремера и еще четыре часа в компании парочки помощников окружного прокурора, мне пришлось совсем туго.
Это здорово напрягает, когда ты должен ответить на тысячу профессионально задаваемых вопросов и при этом постоянно держать в голове три обстоятельства. Первое: твои ответы призваны возвести толстую стену между фактами, которые уже известны стражам закона, и теми, которых они, даст бог, никогда не узнают. Второе: ты отвечаешь под протокол, и это может подвести тебя под статью, от которой потом не отвертишься. Третье: одно неверное слово – и все пропало.
Из всех допросов, которые мне учиняли в убойном отделе и окружной прокуратуре, этот был самый худший. И перевести дух я смог всего дважды. Сперва меня оставили в покое минут на десять, позволив сжевать через силу несъедобный сэндвич с ветчиной и выпить пинту обезжиренного молока. Потом – около десяти вечера – я объявил, что либо мне дают возможность сделать телефонный звонок, либо пусть запирают на ночь. Тут они уступили.
Если кто думает, что в учреждениях, стоящих на страже правопорядка, телефоны-автоматы не прослушиваются, пусть остается при своем заблуждении. У меня иное мнение на сей счет. Так что, дозвонившись до Вульфа и сказав ему, где нахожусь, я повел разговор очень осторожно. Сообщил о встрече со Стеббинсом, довел до сведения босса, что Кремер и окружная прокуратура, как обычно, считают, будто я утаиваю информацию, которую они имеют право знать, хотя, как прекрасно понимает Вульф, это чистый абсурд.
В ответ я услышал, что босс уже знает о моей встрече со Стеббинсом. Ему звонила миссис Йигер, он попросил ее приехать, и они все обсудили. Не велеть ли Фрицу время от времени разогревать тушеные почки? Не стоит, отозвался я, посижу на диете.
В конце концов, без четверти час, меня отпустили. Когда я добрался домой, свет уже нигде не горел и никакой записки с указаниями у себя на столе я не обнаружил.
Подзаправившись хлебом, осетриной и сыром и узнав из «Таймс», что окружной прокурор питает надежду в скором времени доложить о подвижках в расследовании убийства Йигера, я потащился к себе наверх. Много лет назад я поклялся своему дантисту никогда не ложиться спать, не почистив зубы, но в ту ночь нарушил клятву.
Поскольку все свои поручения я выполнил, а новых не получил и мечтал хорошенько отоспаться, наверстав упущенное, то не стал заводить будильник. Когда наутро я продрал глаза, часы показывали 9.38. Вульф, вероятно, уже позавтракал и отправился наверх, к орхидеям.
Поваляться в постели еще минут десять мне не повредило бы, но поскольку я терпеть не могу мчаться по делам, сражаясь с застящей взгляд, как туман, утренней сонливостью, то собрал волю в кулак и согнал себя с постели.
