Марджори Эллингем - Загадка Мистери Майл
— Какая жалость, мой друг, что я вынужден убить вас. Вы так умны. Вопрос, который вы задали, очень прост. Мой отец был Симистером.
Кэмпион облегченно рассмеялся.
— Боже мой! — сказал он. — Вы унаследовали его дело?
— Почему бы нет? Нет ничего странного в том, что человек оставляет в наследство сыну свое дело. Я никогда не принимал участия ни в одном его деле. Отец очень тщательно оберегал мою непричастность. Когда он умер, я продолжил его дело. И не думаю, что кто-то почувствовал какие-то изменения в руководстве. Видите ли, организация должна быть глубоко законспирированной, поэтому и удалось сохранить свою анонимность.
— Удивительно, — сказал Кэмпион. — Простите меня, мистер Барбер, у вас есть семья?
Барбер, поколебавшись, ответил:
— Нет, у меня никого нет.
— Да, тяжело, — с сочувствием сказал Кэмпион. Барбер пожал плечами.
— Я большой индивидуалист и собираюсь прожить очень долго.
Кэмпион наклонился через стол.
— Простите меня за вопрос, — сказал он, — но почему вы считаете, что я не могу убить вас? Предположим, я рискну?
— Я не думаю, что вы так хорошо вооружены, — было что-то величественное в той спокойной уверенности, с какой он произносил эти слова. — Разрешите мне объяснить. Во-первых, мистер Кэмпион, я слышал, что у вас есть привычка носить с собой детский водяной револьвер, который очень напоминает настоящий. Признаюсь, что меня это очень позабавило. До такой степени, что я решил сыграть маленькую шутку. Я тоже приобрел водяной револьвер, мистер Кэмпион. В настоящее время он направлен как раз вам в лицо. Но я не хотел копировать вас с точностью, и поэтому мой револьвер содержит разъедающую жидкость. Бесчеловечно выносить вид страдающего человека, поэтому обычная пуля из обычного револьвера легко прикончит вас.
Кэмпион не шевельнулся, но на скулах его ходили желваки.
— Я надеялся, что он не пригодится, — с сожалением зал Барбер.
Кэмпиону стало душно. Было далеко за полночь. Мистери Майл будет спать еще часов пять. Джайлс, Кэмпион был уверен, выполнит его инструкции. Рассчитывать на то, что кто-то заметит освещенный домик во время грозы, было бессмысленно. Впервые за всю свою богатую событиями жизнь Кэмпион почувствовал себя почти побежденным.
Глаза Барбера сузились.
— Не питайте никаких иллюзий в отношении этой маленькой игрушки, мой друг, — сказал он. — Вставайте. Положите руки за голову.
Кэмпион подчинился. Барбер тоже встал. В руке у него был небольшой стеклянный шприц. Сомнения, которые оставались у Кэмпиона относительно угроз Барбера, моментально исчезли.
— Где ключ? — спросил Барбер.
— В левом кармане, — ответил Кэмпион. Барбер достал из его кармана книгу.
— Садитесь. Теперь, когда мы прекрасно понимаем друг друга, наша беседа будет еще приятнее.
— Скажите, вы все свои убийства совершаете так? — спросил Кэмпион.
— Как правило, я работаю за своим письменным столом. Но когда мистер Лобетт написал, что ему нужны услуги эксперта по картинам, я решил сам принять участие. Я получаю большое удовольствие от переживаемого. Я также не очень доволен своим агентом Датчетом. Пришлось отсечь эту ветвь организации. Он человек, несомненно, одаренный в своем деле, но недобросовестный. Я должен был давно знать о вас все.
Слабая улыбка появилась на лице Кэмпиона.
— Грандиозно! — пробормотал он. — Что-то вроде универсального магазина. «Не пропустите наш отдел шантажа. Есть в продаже убийства. Первый этаж. Похищения и чулочные изделия — налево».
Барбер не слушал его. Левой рукой он держал маленькую детскую книгу в зелено-золотистом переплете и нежно постукивал по нему пальцем.
— Она напомнила мне случай, о котором я совсем забыл, — случай двадцатилетней давности. Кулсон — единственный, с которым я вошел в непосредственный контакт. Я был сравнительно молод, а желание поделиться с чем-нибудь всегда одолевало меня. Однажды он спросил, знаю ли я самого Симистера, видел ли я его? Глупо, но я признался, что видел. И с тех пор он надоедал мне, чтобы я сказал ему, кто Симистер. Я показал ему на эту книгу, лежавшую на прилавке антикварного магазина. «Вот ключ», — сказал я. Больше я никогда его не видел. Случай этот совершенно выпал из моей памяти, но он свидетельствует, мой друг Кэмпион, что глупый поступок — опаснее, чем злой.
Кэмпион кивнул.
— Есть еще одна вещь, которую я хотел бы знать, — сказал он. — Что имел ваш друг Датчет против Свизина Каша?
Барбер пожал плечами.
— Откуда я знаю? — сказал он. — Многие дела Датчета шокировали меня.
— Я интересовался Свизином Кашем, — повторил Кэмпион. — Мне кажется невозможным, чтобы у такого человека была компрометирующая тайна.
Барбер покачал головой.
— Тайна всегда возможна. Посмотрите на меня, например.
— Боюсь быть надоедливым, — сказал молодой человек, — но меня очень интересует, как вы сумеете сохранить чистой свою репутацию при наличии трупа бедного маленького Алберта? Это, возможно, грубо, но проблема трупов всегда волновала меня.
— Это не представит никакой трудности, — убежденно сказал Барбер. — Переговорив с молодыми леди, я послал своих агентов сюда. Они дождались, пока деревня уснула, и накачали лекарствами слуг. После этого они удалились. Я прибыл на арену действия сразу же после этого. Для них, так же, как и для всех, я Фергюссон Барбер, эксперт по картинам. Я ждал вас в том положении, в котором вы нашли меня. Что может быть проще? Я вернусь обратно, сменю ботинки, что необходимо сделать после дождя. Я даже приму лекарство…
— Не забудьте о следах, — сказал Кэмпион. — Они здесь очень четкие.
Барбер кивнул.
— Я подумал об этом. Но вы должны знать, что найти отпечатки на солончаке практически невозможно. И мое алиби будет превосходно. Судья Лобетт и молодой Паджет видели меня сидящим за столом. Но время идет, мой друг. Вы слышите, гроза как будто удаляется. Такая приятная беседа, как жаль, что ее придется закончить…
— Муза осенила меня, — сказал Кэмпион. — Я только что сочинил себе надгробную эпитафию, которую завещаю вам написать на моей могиле. Никаких вульгарных античных стихов! А теперь слушайте внимательно, потому что мне будет неприятно, если вы напутаете.
Он говорил с такой серьезностью, что турок даже развеселился. Но его рука по-прежнему держала шприц, направленный на Кэмпиона.
— Минимум текста, — сказал Кэмпион. — Только это: «Здесь лежу я, бедный Алберт Кэмпион». — Он читал, отбивая ритм ладонью по столу: «Смерть была ужасной, но Жизнь — прекрасной!»