Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом
– Разве женщина, которая ничем не больна, станет менять завещание в пользу человека, в скорой смерти которого она практически уверена? – продолжал Гатеркол. – Единственной оправданной причиной такого решения, на мой взгляд, может стать недавно полученное известие о том, что ей самой жить осталось еще меньше. Именно этого я боялся, когда в тот день, у себя в кабинете, она завела со мной разговор о новом завещании. Я был до того встревожен, что даже набрался наглости и прямо спросил ее об этом. Она заверила меня, что чувствует себя не хуже, чем выглядит, и я ей поверил. Мне сразу стало легче. Но никому из них и в голову не пришло поинтересоваться ее здоровьем…
Голос Гатеркола стал громким и жестким.
– Никто не спросил ее об этом! Я едва стерпел, Кэтчпул: перед моими глазами было прямое доказательство эгоизма, себялюбия и никчемности всех, кто ее окружает. Они просто не заслуживают ни ее гостеприимства, ни щедрости. А Скотчер… – Голос Гатеркола налился ядом. – Честное слово, в тот момент я и сам не отказался бы его убить.
– Это вам только кажется, – сказал я ему. – На самом деле убивать – не такое уж приятное занятие.
– Я ничего не ждал от Клаудии, этой маленькой стервы, или от Гарри – тот просто осёл, – но Скотчер ведь производил впечатление умного человека, который к тому же очень хотел, чтобы все верили в его глубокую преданность леди Плейфорд. Однако и он не выразил даже самого поверхностного беспокойства состоянием ее здоровья. Вообще-то я вполне уравновешенный человек, но вчера я готов был взорваться от ярости. Никто из них ее не стоит. – И он тут же добавил: – Не стоил, если говорить о Скотчере.
– Спасибо, что рассказали, – сказал я.
– Ну что вы. – Моя благодарность снова привела его в смущение. – Если я не сделал этого раньше, то лишь потому, что боялся выдать свою… ревность, так это, наверное, называется.
– Вы подумали, что будь вы сыном леди Плейфорд, то больше заботились бы о ней самой, чем о ее наследстве.
– Наверняка! Будь я ее сыном или, на худой конец, секретарем. И, кстати, только один человек на свете виноват в том, что я не ее секретарь, – Джозеф Скотчер.
– Что вы сказали? – переспросил я и рассмеялся, удивляясь про себя – может, я что-то неправильно расслышал? – Секретарь леди Плейфорд? Вы? Но ведь вы партнер в адвокатской фирме.
– Да. Пожалуйста, не обращайте на мои слова внимания, прошу вас.
– Погодите. Вы хотите сказать…
– Нам предстоит обсудить более важные вещи, чем мое отношение к профессии. Я солгал вам. Вам, Пуаро и гарде.
– В чем именно?
Гатеркол посмотрел на меня и расхохотался:
– Видели бы вы сейчас свое лицо… Ждете, что я признаюсь в убийстве? Не волнуйтесь – я не убивал Джозефа Скотчера. Моя ложь имеет отношение только к моему алиби.
– Это когда вы гуляли в саду, один, и вас никто не видел?
– Я был не в саду, и не один, и есть человек, который может за меня поручиться: Этелинда Плейфорд. Я был в ее спальне.
– В ее спальне? Когда именно?
– После того как мы с Рольфом поднялись наверх. Мы попрощались с ним возле его комнаты, и, едва он закрыл за собой дверь, я прошел к леди Плейфорд.
– Чтобы убедиться, что с нею всё в порядке? Что она не приняла жестокие слова Дорро слишком близко к сердцу? – Я знал, что не должен подсказывать ему возможные объяснения.
– Нет. Я пошел к ней потому, что мы так договорились. Еще до слов Дорро. – Ладонь Гатеркола сомкнулась вокруг висящего на ветке апельсина. Он держал его так, словно хотел сначала сорвать, а затем выпустить на свободу, как птицу. От сильного цитрусового аромата и жары у меня закружилась голова.
– Она попросила меня об этом еще во время нашей встречи, до обеда, – сказал Гатеркол. – Она сказала, что вечером ее могут попытаться убить. Ее план – частью которого был я, хотя она составила его без моего ведома, – состоял в том, чтобы лечь спать как обычно. Я же должен был затаиться за толстой портьерой у окна ее спальни и сторожить там, готовый выскочить, если кто-то попытается войти, – сторожить всю ночь.
– Но это невозможно, – сказал я в полной уверенности, что меня дурачат. – Хаттон видел, как вы вышли в сад через десять минут после того, как Орвилл Рольф вошел в свою комнату.
– Ничего подобного, – возразил Гатеркол. – Леди Плейфорд объяснила ему, что в указанный период времени я был у нее, но если его спросят, он должен сказать, что видел меня по пути в сад. Так было условлено.
Я не знал, что думать. Мне очень хотелось ему верить.
– Что ж, полезно знать, что в этом доме не стоит полагаться на слова дворецкого, – сказал я.
– О, Хаттон абсолютно надежен. Он всегда говорит правду, за исключением тех случаев, когда леди Плейфорд просит его сказать что-то другое. Он… – Вдруг Гатеркол умолк и улыбнулся. – Странно, а ведь я совсем не думал о нем, когда говорил об эгоизме всех обитателей Лиллиоука. Я думаю, что Хаттон, на свой скромный лад, любит леди Плейфорд куда больше, чем ее родные дети.
– Это его хорошо характеризует, но мне все же хотелось бы отыскать в этом доме человека, который печется о раскрытии убийства Джозефа Скотчера больше, чем о леди Плейфорд.
– Я не имею права обращаться к вам с такой просьбой, но если б вы могли оказать нам снисхождение и не упоминать о… неточных показаниях Хаттона ни сержанту О’Двайеру, ни инспектору Конри, мы были бы вам очень признательны… я и леди Плейфорд.
Я был рад, что он не просил меня утаить это от Пуаро.
– А как же пальто? – спросил я. – Когда мы все собрались в утренней гостиной, вы были в пальто.
– Был, – подтвердил Гатеркол.
– И все же вы продолжаете настаивать, что никуда не выходили?
Он нетерпеливо фыркнул и заходил около меня кругами.
– Да вы хотя бы представляете, как там дует, у этого окна в спальне леди Плейфорд?
Я, разумеется, заверил его, что совершенно не представляю.
– Она ведь не всех своих гостей приглашает постоять за шторами, когда ложится спать, – сухо добавил я.
– Те, кого она не приглашает, могут считать себя счастливчиками, – с чувством произнес Гатеркол. – Там жутко сквозит, и рама скрипит прямо над ухом. Я, признаться, об этом тоже сначала не подумал, но леди Плейфорд, составляя свой план, все предусмотрела. Она сразу велела мне одеться, чтобы не схватить пневмонию, и я очень благодарен ей за это.
– Понятно. И что же, кто-нибудь подходил к двери леди Плейфорд, пока вы прятались за шторой?
Гатеркол грустно улыбнулся.
– Я так и думал, что вы станете меня проверять. В конце концов, я ведь уже пытался солгать вам однажды, так почему вы теперь должны мне верить? Да, к двери спальни леди Плейфорд кое-кто подходил: вы.
