Дональд Томас - Казнь Шерлока Холмса
Заключенного допрашивали касательно предъявляемых ему обвинений в сношениях с Роуз Харсент, как мне показалось, добрых два часа. Но разговор проходил в таком напряжении, что время летело незаметно. Оказавшись на темном тюремном дворе и взглянув на циферблат, я понял: минуло четыре часа с половиной. Уже стемнело, моросил ледяной дождь. Свет масляных фонарей отражался в лужах, падая на гладкую брусчатку плаца и грубую кладку стен. Тучный Лестрейд, в дорожном костюме, стоял рядом с Холмсом на освещенном крыльце. Мы ждали прибытия Артура Лейтона и кеба, который должен был отвезти нас в гостиницу «Белая лошадь».
— Ну, мистер Холмс, — заявил инспектор довольно заносчиво, — не думаю, чтобы мы существенно продвинулись вперед. По-моему, расстояние между вашим клиентом и виселицей не увеличилось ни на дюйм.
— Если у меня и есть клиент, — терпеливо объяснил Холмс, — то это мистер Уайлд. Гардинера я должен признать виновным или невиновным в зависимости от обстоятельств. Если вы полагаете, будто сегодняшняя встреча ничего не дала, то я готов в вас разочароваться.
— Я лишь говорю, что мы понапрасну теряем время.
— Кроме предполагаемого свидания в Докторской часовне, нет никаких свидетельств непристойных отношений между обвиняемым и Роуз Харсент, — энергично заговорил Холмс, повернувшись к Лестрейду. — До самой смерти она оставалась прихожанкой первометодистской церкви, другом семьи Гардинер и не перестала посещать их даже после того, как разразился скандал. Вряд ли миссис Гардинер позволила бы такое, будь она уверена в измене мужа. Жена обвиняемого дважды прилюдно давала показания в суде. Вы думаете, столь решительная леди допустила бы присутствие любовницы в своем доме, под одной кровлей с детьми? Гардинер отрицает свою связь с Роуз Харсент, жена поддерживает его, говоря, что он был дома в то время, когда якобы совершился акт прелюбодеяния. Если бы не Райт со Скиннером, имя Гардинера никогда не прозвучало бы в связи с беременностью Роуз и ее убийством. Мне, Лестрейд, отнюдь не кажется, будто мы потеряли время.
— Тогда взгляните-ка вот сюда, мистер Холмс. — Инспектор вытащил из кармана конверт и показал два снимка писем, сделанные полицейским фотографом.
На первой карточке мы увидели пару одностраничных посланий, которые принес Роуз ее младший брат: в них говорилось о возможной подаче иска за клевету, и оба были подписаны именем Гардинера. Почерк был твердым и округлым, но тяжеловесный слог свидетельствовал о том, что автор — самоучка. Кроме того, в начале некоторых слов писавший почему-то без всякой нужды заменял строчные «п» и «з» прописными.
— А теперь посмотрите вот на это, — уверенно произнес Лестрейд.
На второй фотографии была запечатлена записка, полученная Роуз Харсент перед смертью от любовника, который, несомненно, ее и убил. Рядом лежал почтовый конверт с надписью: «Мисс Харсент, Провиденс-хаус, Пизенхолл, Саксмандем». Я прочел указания, которые несчастная молодая женщина в точности исполнила:
Дорогая Р., я Постараюсь быть у тебя сегодня в двенадцать, если в десять ты на четверть часа Поставишь на окно Зажженную свечу. Потом можешь ее убрать. В Полночь не Зажигай свет у себя в комнате. Я Приду с Заднего хода.
— У вас есть перед нами преимущество, Лестрейд, — негромко заметил Холмс. — Снимки ценные, но не хотите же вы сказать, что на основании подобных документов мистер Томас Геррин, знаменитый почерковед, проживающий близ Хоборнского моста, готов отправить человека на виселицу? Боюсь, мой друг, придется поискать более неопровержимые улики.
— Вы отрицаете сходство?
— О нет! — поспешил ответить Холмс. — Оно очевидно, и даже чересчур. Я ставлю под сомнение вовсе не его, а авторство последней записки. Кроме почерка, следует обращать внимание еще и на стиль. Первые два послания, подписанные и признанные Гардинером, довольно неуклюжи и безграмотны. Он не мастер эпистолярного жанра, и это бросается в глаза. Посмотрите, например, сюда: «Я осторожно сообщил ей неприятную новость. Она сказала что знает, что это ложь, и что я не должен беспокоиться». Далее следует предложение длиной в одиннадцать строк, но, как и предыдущее, без намека на пунктуацию, до освоения которой у обвиняемого так и не дошли руки. А записка, автором которой предположительно является убийца, написана четко и уверенно. Вряд ли этот человек сказал бы вместо «их» «ихний», как иной раз делает Гардинер. Это мелочь, но она довольно существенна.
— Сомневаюсь, — буркнул Лестрейд.
— В самом деле? — Холмс поднес фотографии поближе к свету фонаря. — Тогда позвольте помочь вам в сличении почерков. Автор последнего письма очень усердно заменяет строчные «п» и «з» прописными. В трех предложениях он повысил буквы шесть раз. В первом же из посланий, подписанных Гардинером, восемнадцать строк и заглавная «З» встречается единожды, в то время как «П» — ни разу, хотя слов, начинающихся с этой буквы, предостаточно. А во втором письме, состоящем из тридцати шести с половиной строчек, вовсе нет ошибок такого рода.
— И о чем же, мистер Холмс, это свидетельствует? — спросил Лестрейд с нескрываемым скептицизмом.
— Сей факт говорит о том, мой дорогой друг, что кто-то заметил странную особенность гардинеровской манеры письма и воспроизвел ее с излишним усердием. Теперь посмотрим на само начертание букв. Последнее письмо написано рукой, умело копирующей почерк обвиняемого, только гораздо более ровно и аккуратно. Многие из тех, кто промышляет подделкой чеков, оказались бы за решеткой, если бы наши банковские служащие знали: человек не может дважды вывести свое имя совершенно одинаково. Абсолютное сходство двух подписей означает, что одна из них — тщательно изготовленная фальшивка.
— И какой же вывод вы хотите сделать, мистер Холмс?
— Очевидно, Лестрейд, что письмо, в котором жертве назначается встреча, намеренно написано чужим почерком, только более четким, нежели у Гардинера. Да и стиль не такой небрежный. Кроме того, обратите внимание на конверт.
Инспектор медленно прочитал:
— «Мисс Харсент, Провиденс-хаус, Пизенхолл, Саксмандем».
— Вот! — торжествующе воскликнул Холмс. — На штемпеле стоит: «Йоксфорд». Именно к йоксфордскому округу и относится деревушка Пизенхолл. Судя по отметкам на конверте, письмо бросили в ящик напротив почтовой конторы Харрена, что на главной улице, а оттуда его забрал почтальон. Добавлять к адресу «Саксмандем» было ни к чему. Эта станция действительно самая крупная поблизости, и ее следовало бы указать, если бы послание отправляли из Ипсвича. Но в данном случае давать такой адрес столь же бессмысленно, как писать «Лондон, Англия» на конверте, пересылаемом с одной столичной улицы на другую. Уильям Гардинер, живущий в Пизенхолле не первый год, не направил бы письмо, адресованное соседке, в Саксмандем.
— Если только он не пытался скрыть свои истинные намерения, — заметил Лестрейд.
— Если только он не старался привлечь к себе внимание, — рассмеялся Холмс. — Хочешь запутать следы — поезжай в Саксмандем и отправляй письмо оттуда. Это было бы логично. В общем, сегодня днем, по приезде, я был готов признать Гардинера убийцей. Однако с вашей помощью, мой дорогой друг, к вечеру я понял: его вина практически полностью исключается.
Этот пассаж задел инспектора за живое, и он раздраженно выпалил:
— Как угодно, Холмс, только времени у меня мало! Не сочтите, что я злоупотребляю вашим гостеприимством, но желательно обсудить алиби Гардинера сразу после ужина. Факты нам известны, а дополнительное расследование едва ли потребуется. Я не могу поселиться в Ипсвиче навечно.
— Боже мой, Лестрейд! Вы же провели здесь всего несколько часов!
Дорогой все молчали, что нисколько меня не удивило. Двор «Белой лошади», куда привез нас кеб, обступали деревянные и кирпичные постройки. В старом приземистом здании гостиницы царило оживление, вызванное прибытием барристеров на выездное заседание суда, которое должно было состояться в зале графства. В подобные дни «Белая лошадь» становилась местом сбора адвокатской братии, но мистер Уайлд отказался от ужина с коллегами и предпочел нашу компанию. Когда мы вчетвером сели за стол в обшитой панелями столовой, лед, как говорится, начал таять. По молчаливому соглашению во время трапезы мы не касались вопросов, над решением которых нам предстояло биться добрых полночи.
4По обыкновению, Холмс заказал для нас спальни с общей гостиной. Он, Лестрейд, мистер Уайлд и я удобно расположились в креслах вокруг столика с графином виски, кувшином горячей воды и нарезанным лимоном.
— Итак, приступим, — сказал Холмс, обводя нас взглядом. — Факты, в которых не приходится сомневаться, просты и немногочисленны. Тридцать первого мая Роуз Харсент получает послание без подписи: любовник просит женщину поставить зажженную свечу на чердачное окошко ее каморки в Провиденс-хаусе в десять часов вечера, а в двенадцать обещает прийти. Написано ли это письмо рукой Гардинера, остается под вопросом.
