Анри Шадрилье - Тайна Медонского леса
В. И вы согласились принять эти деньги?
О. Нет, я отказался. Одолжение это поставило бы меня в ложные, неловкие отношения с любимой женщиной, и к тому же условие, предложенное Антонией, было для меня слишком тяжело, выполнить его я был не в силах. Я не мог отказаться от карт и потому не хотел давать ложного обещания. Тут Антония вышла из себя, сделала страшнейшую сцену. Она говорила, что у меня слишком много мелкого самолюбия, щепетильности, мало любви и истинного чувства; что мы, кажется, довольно близки для того, чтобы я, сын богатых родителей, мог от нее принять заимообразно нужные мне в настоящую минуту деньги, что я, конечно, взял бы их у любого из своих приятелей и проч., и проч. В. Ну-с, и наконец?
О. И наконец… я согласился взять у нее 10 000, так как рассчитывал, что эти небольшие деньги мог возвратить ей действительно довольно скоро. Пять тысяч я мог уплатить из своей ренты 1 апреля и пять тысяч 1 июля. С этими 10 000 я надеялся отыграться и вернуть свои 42 000 франков.
В. Но как согласилась она дать вам эти деньги, когда за пять минут перед тем давала их только под условием бросить игру?
О. Да, сперва она не соглашалась, а как увидела, что я не поддаюсь, и согласилась. Она даже прибавила: «Ну, бери их на счастье. Тебе, конечно, повезет с моей легкой руки».
В. И вы действительно отправились прямо от нее в свой картежный кружок? Свидетели показывают, что в четверть одиннадцатого вы были уже в проигрыше. Говорят, что от десяти до двенадцати вы проиграли уже около пятнадцати тысяч франков?
О. Они обманулись. В тот вечер я играл очень, очень счастливо, хотя действительно игра шла не ровно, я то выигрывал, то проигрывал. Очень может быть, что кто-нибудь и видел, как я проиграл 15 000, так как к двенадцати часам из 10 000 у меня оставалось только две.
В. Но вы забыли сказать, откуда вынула девица Перле эти 10 000 франков, которые, как вы говорите, она ссудила вам заимообразно.
О. Как я говорю!.. Но я говорю правду, истинную правду, сударь, несмотря на то, что вы интересуетесь, судя по вашим вопросам, гораздо больше мною, чем личностью убитой. Не стану останавливаться на этом непонятном для меня обороте вашего допроса и продолжаю показание. Вы спрашиваете, откуда вынула Антония эти 10 000 франков? – извольте, готов служить вам и этой, по-видимому, совершенно ненужной подробностью. Ключ от маленького бюро, в котором хранились ее деньги, она вынула из шкатулки, стоявшей в зеркальном бельевом шкафу. Затем со второй полки бюро она взяла кожаный портфель и вынула из него пачку из десяти билетов, по тысяче франков каждый. Я успел заметить, что в портфеле лежали еще две таких же пачки. Передав мне эти 10 000, Антония положила портфель на прежнее место, заперла бюро и ключ от него спрятала опять в шкатулку, стоявшую в зеркальном бельевом шкафу.
В. А куда положила она ключ от этой шкатулки?
О. Этого уже никак не могу вам сказать, сударь. Антония уходила на минуту в свою комнату и притворила за собой дверь. Она, вероятно, спрятала там ключ от шкатулки, но куда именно спрятала она его – этого я не знаю, так как не считал нужным подглядывать и подсматривать. Это было бы уже слишком неделикатно, да и к тому же совсем не в моем характере.
В. Вернемся к вашему игорному кружку. Вы говорите, что в полночь у вас оставалось еще 2 000, а многие из ваших приятелей утверждают, что вы ушли из собрания, проигравшись с пух и прах.
О. О! при таком громадном проигрыше, как мой, какая-нибудь жалкая сотня луидоров, заболтавшихся в опустошенном бумажнике, конечно, уже ничего не стоила, и потому я мог сказать двум-трем приятелям, что проиграл все до последнего франка. К тому же голова у меня горела, я был весь как в огне… Мне надо было успокоиться, освежиться. Я решил прервать игру, уйти на время… а потом вернуться, попытать счастье со своей последней сотней луидоров. Игра капризна, фортуна изменчива – не везло с начала вечера, повезет в конце, сказал я себе и вышел на улицу. Мне хотелось пройтись, освежиться. Шел довольно сильный дождь, но я, несмотря на дождь, пошел сперва пешком и, только уже пройдя всю улицу, нанял проезжавшую мимо пустую карету. Я дал кучеру сто су за то, чтобы он покатал меня минут двадцать, и затем остановился у Неаполитанского кафе, зашел в ресторан, выпил холодного лимонаду и вернулся в собрание около часу.
В. Могли ли бы вы указать возившего вас кучера?
О. Нет, я не брал его билета, я даже не взглянул на него, мне было не до того, я был слишком занят проигрышем. Мне не пришло в голову поглядеть номер, я и не воображал, что он мне пригодится через несколько дней.
В. Не знаю, может ли принести вам пользу показание этого кучера, знаю только, что преступление было совершено именно с двенадцати до часу, в то самое время, как вы уходили из собрания.
О. Как жаль, что мне не пришло в голову заехать к бедной Антонии! Я бы защитил ее, я бы спас ее… Но, говоря откровенно, в ту минуту я не желал с ней встретиться, так как она не пустила бы меня опять, а я решил играть, играть непременно. Вот, думал, верну на эти 2 000 весь проигрыш, уплачу долги, отдам Антонии ее 10 000, да еще сделаю ей хорошенький подарок.
В. Доканчивайте же рассказ свой о ночи с 20 на 21.
О. Я вернулся в игорный зал и выкинул на первую же таблицу свои последние 2 000 франков. Я попал на тройную ставку, и моя карта взяла. На третьей карте банкомет, видя, что я оставляю на столе свои восемь тысяч, объявил, что ставка слишком велика, что он отказывается метать. Остальные понтеры стали меня тоже просить сбавить ставку, и я должен был снять 5 000, оставив на столе только три. Талия продолжалась, я опять выиграл. Банкомет бросил карты. Таким образом у меня образовалось 11 000, и я сам поставил банк. Мне повезло, я ставил банк за банком и брал большие куши, проигрывая маленькие ставки. Я был как в чаду, успех опьянял меня… Я играл всю ночь, бросил карты только в семь часов утра. Тут я свел счеты, расплатился с господином Г. и с гарсоном, и, несмотря на это, у меня осталось еще 13 000 франков. Я мог теперь поблагодарить Антонию за ее доброту, за одолжение, оказанное ею. Но нервы мои были слишком напряжены, я был слишком утомлен волнениями этой бессонной ночи, чтобы ехать к Антонии сейчас же. Я вернулся домой и заснул как убитый. После завтрака с веселым, покойным сердцем поехал я к Антонии. Мне хотелось прокатиться с ней в Булонский лес. И тут-то узнал я о постигшем меня несчастии.
(Примечание Баратена. – В мемуарах наших допрос этот помещен почти целиком, так как он имел большое влияние на ход всего процесса. Каждое из показаний Армана давало обильный материал обвинительной власти. Откровенность погубила юношу, она же должна будет восстановить впоследствии его попранную честь.)
