Эллери Квин - Чудо десяти дней
Эллери встал на колени. От Говарда его заслонял мраморный монумент. Даже если бы он прополз в такой позе и обогнул памятник, Говард едва ли смог бы его увидеть. Он стоял спиной к Эллери и был всецело поглощен созерцанием надгробия, которое высветил его фонарь.
Эллери прижался к какому-то монументу и стал наблюдать.
Внезапно Говард словно взбесился. Свет фонаря описал сумасшедший полукруг, потом снова остановился, и Эллери успел увидеть у него в руках комья грязи.
Он с дьявольской энергией начал швырять эти комья в широкую плиту памятника.
Говард опять наклонился, свет закружился и, наконец, сфокусировался в одной точке. Он бросил еще один комок грязи.
Эллери воспринял всю сцену как логичное проявление ночного кошмара. Человек проехал не одну милю под проливным дождем, глухой и темной ночью, в предрассветные часы, чтобы швырять комья грязи в надгробный памятник. А когда свет фонаря упал на землю и его лучи обшарили облепленный грязью пьедестал, Говард достал из кармана пальто резец и молоток, вплотную приблизился к надгробию и принялся изо всех сил крушить надгробную плиту. Он наносил равномерные удары, как будто ставил точки, запятые и восклицательные знаки, отлетавшие в темноту сквозь «курсив» дождя. И это тоже напоминало работу скульптора, стремившегося добавить резцом последние штрихи к портрету Неизвестного.
Эллери окончательно пришел в себя на темном кладбище. Говарда уже не было рядом.
От него остался только свет, медленно удалявшийся в сторону грязной дороги.
Но когда Эллери встал на ноги, свет исчез. Вскоре он услышал слабый гул мотора родстера. А потом все стихло. Он удивился, обнаружив, что дождь прекратился.
Эллери оперся в темноте о колонну с голубем наверху. Слишком поздно, чтобы ехать вдогонку за Говардом. Но даже будь у него время в запасе, он не поехал бы. Призрак любой из душ, обитавших здесь, не позволил бы ему покинуть кладбище.
Надо было что-то делать, и для этого ему следовало здесь задержаться, даже до рассвета, если потребуется.
Быть может, на небе появится луна.
Он механически расстегнул тяжелое от дождя и грязи пальто, пошарил измазанными глиной пальцами в кармане пиджака в поисках портсигара. Он был серебряным, плотно закрывающимся, и сигареты в нем не могли отсыреть. Эллери нашел его, открыл, достал сигарету, вставил ее в рот и снова отправил портсигар в карман. Он нащупал там зажигалку.
Зажигалка!
У него была зажигалка, он щелкнул ею, и огонь вспыхнул в его полусогнутых ладонях, когда он не без труда приблизился на три шага к месту, из которого Говард изгонял своего дьявола.
Эллери нагнулся, оберегая зажженный огонек.
А нагнуться было необходимо. Он увидел, несомненно, беднейшую из могил, с бледным, мягким, крошащимся каменным надгробием. Убогий памятник, не выше густой поросли сорняков, хотя и широкий, как две могилы, закрепленный сверху и с расщелиной посередине. Точно две каменные скрижали Моисея. Погода и плохое качество материала дали о себе знать, однако резец скульптора довершил дело последними, предательскими ударами. Надгробие раскололось на два могильных камня. Поистине убийственное зрелище!
Некоторые буквы пали жертвами беспощадного резца, а оставшиеся было нелегко прочесть. Ему удалось разобрать даты рождения и смерти, хотя он не мог поручиться наверняка. Рядом Эллери заметил девиз и после тщательного исследования решил, что когда-то на камне написали:
«Тем, кого соединил Бог».
Но имена умерших не вызывали вопроса. Наверху памятника четко значилось:
«Аарон и Мэтти Уайи».
* * *
Эллери поставил автомобиль с откидным верхом в гараж Ван Хорнов, почти без труда припарковав его около родстера Говарда. Он подумал, что Говард может и подождать, а сам поспешил мимо центрального особняка в коттедж.
Эллери начал снимать на веранде перепачканную грязью одежду, окончательно избавляясь от нее по пути в ванную, и скрылся под водопадом горячего душа. Он мылся до тех пор, пока не пропарил свои отсыревшие кости и мускулы. Торопливо вытерся полотенцем, переоделся в сухое и чистое белье и вернулся на веранду. Он дал себе время, чтобы выкурить сигарету и выпить немного скотча из бутылки. И затем он направился в сгустившейся тьме в большой дом.
Эллери осторожно поднялся по лестнице мимо запертых, «сонных» дверей. Свет повсюду был выключен, и он неуверенно остановился, на ощупь отыскивая путь и не зажигая фонарь. Однако, добравшись до верха, все-таки зажег его. Слабые отпечатки грязных подошв на ковре шли от лестницы к спальне Говарда. Она оказалась полуоткрыта.
Эллери помедлил у двери.
Грязные следы вели к кровати. А на кровати, полностью одетый, лежал Говард и спал.
Он даже не потрудился снять свое длинное пальто.
Его промокшая шляпа дрожала на подушке, словно студень. Эллери прикрыл дверь и запер ее.
Задернул шторы на венецианских окнах.
Потом включил свет.
— Говард. — Эллери легонько пощекотал спящего. — Говард.
Говард простонал что-то неразборчивое и повернулся, его голова откинулась назад, и он захрапел. Он находился в каком-то ступоре, и Эллери перестал его щекотать.
«Лучше я его сейчас раздену, — подумал Эллери, — а не то он простудится».
Он расстегнул разбухшее от влаги пальто Говарда. К счастью, оно было сшито из водонепроницаемой ткани и подкладка оказалась сухой. Эллери стягивал пальто, пока не вынул одну руку из рукава. Потом попробовал приподнять тяжелое тело Говарда и вынуть его вторую руку. Снял с него ботинки, носки и выпачканные грязью, мокрые до колен брюки. Воспользовался простыней как полотенцем и досуха вытер ступни и ноги Говарда. К чему жалеть и без того отсыревшую кровать с комками простыней?
Потом стал массировать его голову.
Наконец Говард зашевелился.
— Говард.
Тот оборонялся, словно от ударов. И стонал. Но так и не проснулся. А когда Эллери вытер его с головы до ног, снова впал в полукоматозный сон.
Эллери хмуро выпрямился. Он вспомнил о спрятанной в ящике бюро бутылке виски и направился за ней.
Говард очнулся.
— Эллери.
Его глаза были налиты кровью и расширены. Они устроились на кровати, полуодетый Говард поеживался, его мокрая одежда валялась на полу.
— Эллери.
Говард был расстроен.
Внезапно он перепугался. И вцепился в Эллери.
— Что случилось? — Его язык с трудом ворочался. Он высунул его.
— Это ты скажи мне, Говард.
— Но ведь это случилось, разве не так? Разве не так? Ведь это случилось?
