Агата Кристи - Треснувшее зеркало
— Застывшее, — задумчиво повторила Марго Бенс.
— Вы согласны с последним утверждением?
— Не знаю, может быть.
— Это было сформулировано даже более романтично, — продолжал Дермот. — Словами старого поэта Теннисона: «Треск зеркала раздался вдруг: „Проклятья знак!“ — сковал испуг прекрасную Шэлотт».
— Зеркала там не было, — проговорила Марго Бенс, — но если бы было, вполне могло треснуть. — Она резко встала. — Подождите, — сказала она. — Я не стану описывать, я сделаю кое-что получше. Я вам покажу.
Она откинула дальний край занавеса и на несколько мгновений исчезла. Он слышал, как она что-то бормочет себе под нос.
— Черт ногу сломит, — сказала она, появляясь из-за занавеса. — Никогда не найдешь, что надо. Но я нашла.
Она подошла к нему и протянула блестящий глянцем снимок. Это была очень хорошая фотография Марины Грегг. Ее руку сжимала рука другой женщины, стоявшей перед ней спиной к камере. Но Марина Грегг не смотрела на женщину. Взгляд ее был устремлен не прямо в объектив, а чуть левее, в сторону. Самым интересным, как показалось Крэддоку, было то, что лицо ее ровным счетом ничего не выражало. На нем не было страха или боли. Женщина на снимке не мигая смотрела на что-то, находившееся перед нею. И это что-то вызвало в ней такое сильное чувство, что она просто физически не могла отразить его на лице. Раз в своей жизни Дермот Крэддок видел такое выражение лица у человека, которого секундой позже сразила пуля…
— Вы довольны? — спросила Марго Бенс.
Крэддок глубоко вздохнул.
— Да, спасибо. Трудно, знаете ли, прийти к какому-то решению, когда свидетели преувеличивают или им что-то кажется. Но в данном случае действительно было что-то, и она это «что-то» увидела. Можно мне взять снимок? — спросил он.
— Да, конечно. У меня есть негатив.
— Вы его не посылали в газеты?
Марго Бенс отрицательно покачала головой.
— Странно. Почему? Ведь снимок очень выразительный. За него могли недурно заплатить.
— Я бы ни за что этого не сделала, — сказала Марго Бенс. — Если ты случайно заглянул в чью-то душу, неловко получать за это деньги.
— А вообще вы знакомы с Мариной Грегг?
— Нет.
— Вы ведь из Штатов?
— Я родилась в Англии. Правда, училась в Америке. Вернулась оттуда года три назад.
Дермот Крэддок понимающе кивнул. Он знал ответы на свои вопросы. Они лежали среди прочих сведений на его рабочем столе. Девушка, казалось, отвечает искренне. Он спросил:
— А где вы учились?
— На студии «Рейнгарден». Какое-то время занималась в мастерской Эндрю Куилпа. Он мне очень много дал.
«Студия „Рейнгарден“ и Эндрю Куилп»… — Крэддок вдруг насторожился. Имена показались ему знакомыми.
— Значит, вы жили в Севен-Спрингсе?
Она смотрела на него с интересом и удивлением.
— Вы неплохо обо мне осведомлены. Вы что, наводили справки?
— Вы очень известный фотограф, мисс Бенс. О вас, между прочим, писали в газетах. Почему вы приехали в Англию?
Она пожала плечами.
— Просто люблю перемены. Кроме того, я ведь вам говорила, что родилась в Англии, хотя еще в детстве попала в Штаты.
— Наверное, в совсем раннем детстве?
— В пять лет, если вас это интересует.
— Да, интересует. Мне кажется, мисс Бенс, вы могли бы рассказать мне больше того, что рассказали.
Лицо ее приняло более жесткое выражение. Она смотрела на него не мигая.
— Что вы хотите этим сказать?
Дермот Крэддок взглянул на нее и рискнул. Для начала у него было совсем немного: студия «Рейнгарден», Эндрю Куилп и название города. Но у него было чувство, будто за спиной его стоит старая мисс Марпл и подзадоривает его.
— Мне кажется, вы знаете Марину Грегг лучше, чем пытаетесь мне это внушить.
Она рассмеялась.
— Докажите. Это ваши фантазии.
— Фантазии? Не думаю. И доказать можно, это только вопрос времени. Ну, мисс Бенс, не лучше ли рассказать правду? Что Марина Грегг в детстве удочерила вас и что вы прожили у нее четыре года.
Она резко, со свистом втянула в себя воздух.
— Разнюхал, мерзавец, — прошептала она.
Он был слегка ошарашен, насколько это отличалось от ее прежней манеры. Она встала, тряхнув своими черными волосами.
— Ну, хорошо, хорошо, правда! Да. Марина Грегг забрала меня с собой в Америку. Нас у матери было восемь. Она жила в какой-то трущобе. Она была, наверное, одной из сотен женщин, которые пишут первой попавшей кинозвезде, которую случайно увидели или о которой слышали краем уха, и рассказывают душещипательную историю, умоляя усыновить ребенка, которому родная мать ничего не может дать. Меня от всего этого просто мутит.
— Вас было трое, — подсказал Дермот. — Трое детей, взятых на воспитание в разное время и в разных местах.
— Да, верно. Я, Род и Ангус. Ангус был старше меня, а Род почти младенцем. Мы жили замечательно. Просто замечательно! У нас было все! — Она с издевкой повысила голос. — Одежда, машины, роскошный дом, слуги, великолепное образование, воспитание и превосходная еда. Всего в избытке! И она сама, наша «мамочка». «Мамочка» в кавычках, которая играла свою роль и кудахтала над нами, как наседка, позируя перед фотографами! Ах, какая милая, сентиментальная картина!
— Но она действительно хотела иметь детей, — вставил Дермот Крэддок. — Это не было просто рекламным трюком.
— Возможно. Да, наверное, это действительно было так. Она хотела детей. Но она не хотела нас! Во всяком случае, по-настоящему. Это просто был великолепно разыгранный спектакль. «Моя семья». «Как восхитительно иметь свою семью». А Иззи ей потворствовал, хотя он-то должен был понимать, что к чему.
— Иззи… Это кто — Исидор Райт?
— Да, ее третий или четвертый муж, забыла какой. Вообще-то отличный человек. Думаю, он понимал ее и иногда тревожился за нас. Он был добр с нами, но не прикидывался отцом. Он не чувствовал себя отцом. По-настоящему его волновала только его писательская работа. Я потом прочла кое-какие его вещи. Мрачные и довольно жестокие, но сильные. Думаю, когда-нибудь его назовут великим писателем.
— И как долго это продолжалось?
На губах Марго Бенс вдруг появилась кривая ухмылка.
— До тех пор, пока ей эта роль не надоела. Нет, не совсем так. Она узнала, что у нее будет собственный ребенок. — Марго вдруг горько рассмеялась. — И все кончилось! Мы были больше не нужны. Мы хорошо сыграли свою роль живых кукол, но по-настоящему ни капли ее не волновали. Ни капли. Она, конечно, щедро от нас откупилась. У нас были и дом, и приемная мать, и деньги на образование, и приличная сумма для выхода в жизнь. Никто не может упрекнуть ее в том, что она вела себя некорректно или некрасиво. Но мы никогда не были ей нужны. Единственное, что ей было нужно, — это собственный ребенок.
