Лилиан Браун - Кот, который читал справа налево
Репортёр посмотрел на свой календарь. До шести пятнадцати не было назначено никаких встреч. Шесть пятнадцать — час, когда для Эрла Ламбрета остановилось время. Шесть пятнадцать? Квиллер почувствовал покалывание в усах. Шесть пятнадцать! Тогда у Маунтклеменса есть алиби!
В двадцать минут седьмого прибыли полицейский репортёр и двое из отдела по расследованию убийств — Хеймс, очень дружелюбный, и Войцек, очень деловой.
— Это твой кот умеет читать? — спросил Хеймс
— Он умеет не только читать, — ответил Квиллер. — Он умеет читать задом наперёд, и не смейтесь. Я пошлю его в школу ФБР, когда подрастёт, и, возможно, он получит там работу.
— У него будет всё хорошо. Коты рождены для того, чтобы совать нос в чужие дела. У моих детей есть кот, который лезет везде. Он стал бы прекрасным копом или хорошим репортёром. — Хеймс просмотрел меню. — До того как я сделаю заказ, — кто платит за ужин? «Прибой»? Или мы, низкооплачиваемые стражи общественного порядка?
— Кендал сказал нам, что ты хочешь поговорить об убийствах, — перешёл к делу Войцек, обращаясь к Квиллеру.
— Я собрал несколько фактов. Хотите услышать всё сейчас или сначала сделаете заказ?
— Давай послушаем.
— Отлично. Вот что я хочу сообщить. Вдова Ламбрета, кажется, очень доверяет мне, и она рассказала кое-что интересное. А кое-что я и сам нашел в квартире Маунтклеменса.
— Что ты там делал?
— Искал игрушку Коко. Это старый носок, заполненный высушенной мятой. Он бесился, потому что не мог найти его.
— Наш кот тоже без ума от кошачьей мяты, — заметил Хеймс.
— Это не кошачья мята. Это свежая мята, которую Маунтклеменс выращивал в горшках на подоконнике.
— Одно и то же, — сказал Хеймс. — Кошачья мята тоже из семейства мятных.
— Итак, что же ты нашёл, кроме игрушки? — спросил Войцек.
— Картину, которая изображает обезьяну, звонящую в колокол. Я позвонил миссис Ламбрет, она приехала и сразу узнала полотно.
— Чем же эта обезьяна примечательна?
— Она имеет отношение к картине с балериной работы Гиротто в галерее Ламбретов.
— Моя жена купила похожую за пятнадцать долларов, — вставил Хеймс.
— Гиротто написал много балерин, — пояснил Квиллер. — Его репродукции очень популярны. Но эта картина уникальна. Холст был разорван, и две части проданы отдельно. Ламбрет владел половиной с подписью Гиротто и охотился за другой половиной, на которой изображена обезьяна. Сложенные вместе и восстановленные, они будут стоить сто пятьдесят тысяч долларов.
— Люди получают в наши дни такие большие и нелепые деньги за какие-то картинки, — сказал Хеймс — Неужели ещё есть охотники до этой мазни?
— Ты нашёл отсутствующую половину… начал Войцек.
— В кладовке в квартире Маунтклеменса, — окончил Квиллер.
— В кладовке? Ты и впрямь занимался сыском, а? Усы Квиллера протестующе вздернулись, и он успокаивающе пригладил их.
— Я искал кошачью…
— Хорошо, хорошо. Значит, это выглядит так, словно Маунтклеменс убил человека, чтобы завладеть портретом дамы в короткой юбке. Что ты ещё знаешь?
Квиллер, раздражённый бесцеремонностью Войцека, почувствовал, что его желание сотрудничать с ними ослабевает. Он сказал себе: «Пусть они сами раскапывают свои паршивые улики».
— Маунтклеменс, по-видимому, имел виды на миссис Ламбрет.
— Она сама тебе это рассказала? Квиллер кивнул.
— Женщины всегда так говорят. Сама-то она интересовалась Маунтклеменсом?
Квиллер покачал головой.
— Запутался, — констатировал общительный Хеймс. — Итак, этот негодяй приехал домой, сделал харакири во дворике, после чего проглотил нож, чтобы скрыть доказательство самоубийства и бросить подозрение на бедную вдову. Передай мне, пожалуйста, масло.
Войцек бросил на своего партнёра нетерпеливый сердитый взгляд.
— Однако, — сказал Квиллер холодно, — у Маунтклеменса есть алиби. И он сделал паузу, подождав, какой будет реакция.
Кендал был весь внимание; Войцек вертел в руках ложку; Хеймс намазывал маслом ещё одну булочку.
Квиллер продолжил:
— Ламбрета убили в шесть пятнадцать согласно электрическим настольным часам, которые остановились, но Маунтклеменс должен был в три часа улететь в Нью-Йорк. Я сам покупал для него билет на самолет.
— Билет ты ему купил, — сказал Хеймс — но откуда ты знаешь, что он им воспользовался? Возможно, он обменял билет и улетел на семичасовом самолете, после того как в шесть пятнадцать убил Ламбрета… Забавная штука с этими часами, которые остановились в шесть пятнадцать. Они не были повреждены, просто вилку выдернули из розетки на стене. Убийца инсценировал ужасную драку: он положил часы на пол и отключил питание, таким образом точно зафиксировав время убийства. Если бы драка была подлинной и часы были сброшены на пол в разгаре борьбы, они, несомненно, были бы повреждены. Даже если предположить, что часы остались целыми, они продолжали бы идти. Правда, штепсельная вилка могла бы выскочить из настенной розетки в результате падения. Однако, если посмотреть на положение стола, на расположение розетки и место, где были найдены часы, сомнительно, чтобы такое падение могло отсоединить вилку случайно. Итак, очевидно, что убийца предпринял определенные шаги с целью зафиксировать время убийства, чтобы впоследствии иметь алиби, после чего улетел на более позднем самолете… Принимая во внимание всё вышесказанное, делаем вывод, что ваш критик с его билетом на трехчасовой самолет действительно убийца.
— Мы запросим аэропорт, — сказал Войцек.
После того как детективы ушли, Квиллер и Лодж Кендал выпили ещё по чашечке кофе, и Квиллер сказал:
— Ты говорил, что у Хеймса мозг работает, как компьютер. Нот уж, скорее как бетономешалка.
— Я думаю, он прав, — ответил Кендал. — Могу поспорить, что Маунтклеменс попросил тебя взять ему билет на самолет явно с целью подчеркнуть, что в три часа он улетает. Потом он улетел на более позднем самолете. Ламбрет без колебаний впустил Маунтклеменса в галерею после закрытия, и Маунтклеменс, вероятно, застал его врасплох и убил.
— С одной-то рукой?
— Он был высоким. Он подошел к Ламбрету сзади, схватил его за горло протезом и вонзил резец в незащищенное горло Ламбрета здоровой левой рукой. Потом создал беспорядок в офисе, отсоединил часы, повредил некоторые картины, чтобы оставить ложные улики, и улетел в Нью-Йорк.
Квиллер покачал головой:
— Не могу представить себе Маунтклеменса с резцом в руке.
