Агата Кристи - Лощина
– Друг мой, не хотите ли взять и мои отпечатки пальцев?
– Пожалуй, не стану возражать. Поразительно, мосье Пуаро! Ведь вы были на месте преступления и, вообще говоря, являетесь самой подозрительной личностью в этом деле!
Глава 27
Следователь откашлялся и выжидательно взглянул на старшину присяжных, который, в свою очередь, смотрел вниз на листок бумаги в руке. Кадык на его шее возбужденно ходил вниз и вверх. Он старательно читал: «Установлено, что смерть наступила в результате преднамеренного убийства. Убийца или убийцы не установлены».
Сидевший в углу у стены Пуаро энергично кивнул.
Другого решения у присяжных и быть не могло. Выйдя на улицу, Энкейтллы остановились поговорить с Гердой и ее сестрой. На Герде было все то же черное платье, на лице – такое же ошеломленное, несчастное выражение. На этот раз обошлось без «Даймлера». Лучше ехать поездом, объяснила Элси Паттерсон. Это гораздо надежнее. Если до Ватерлоо[81] ехать скорым, они вполне успеют на поезд, который отправляется в час двадцать до Бексхилл.
– Дорогая, – шептала леди Энкейтлл, пожимая руку Герды, – вы не должны терять с нами связь. Может быть, небольшой ленч когда-нибудь в Лондоне? Вы ведь будете иногда наезжать туда за покупками.
– Я… я не знаю, – ответила Герда.
– Нам следует поторопиться, дорогая, – сказала Элси Паттерсон, – наш поезд…
И Герда отвернулась от леди Энкейтлл с явным облегчением.
– Бедная Герда, – сказала Мидж. – Единственное благо, которое принесла ей смерть Джона, – это освобождение от твоего ужасного гостеприимства, Люси.
– Как нелюбезно с твоей стороны, Мидж! Никто не может обвинить меня в том, что я не старалась.
– Когда ты стараешься, Люси, ты становишься еще хуже.
– Ну, как бы то ни было, приятно думать, что все кончилось, не так ли? – Леди Энкейтлл озарила всех своей лучезарной улыбкой. – Только, конечно, не для бедного инспектора Грэйнджа. Мне его просто жаль. Как вы думаете, поднимется у него настроение, если мы пригласим его на ленч?
– По-моему, Люси, его лучше оставить в покое, – сказал сэр Генри.
– Пожалуй, ты прав, – задумчиво произнесла леди Энкейтлл. – К тому же сегодня совсем не подходящий для него ленч. Куропатка с капустой и вкуснейшее суфле «Сюрприз», которое миссис Медуэй так чудесно готовит. Совсем не подходящий ленч для инспектора. Солидный бифштекс, немного недожаренный, и хороший старомодный яблочный пирог без всяких выдумок… или яблоки в тесте. Вот что я заказала бы для инспектора Грэйнджа.
– Твой инстинкт в отношении еды, Люси, всегда безошибочен. Я думаю, нам следует поспешить домой к куропаткам… Судя по всему, они должны быть восхитительны.
– Видишь ли, я полагала, что мы должны как-то отпраздновать! Просто чудесно, не правда ли, что всегда все поворачивается к лучшему!
– Да-а…
– Я знаю, Генри, о чем ты думаешь. Не беспокойся, я займусь этим сегодня же.
– Люси, что еще ты задумала?
Леди Энкейтлл улыбнулась:
– Не волнуйся, дорогой, просто нужно кое-что привести в порядок.
Сэр Генри с сомнением посмотрел на жену.
Когда они подъехали к «Лощине», Гаджен подошел открыть дверцы машины.
– Все прошло вполне удовлетворительно, Гаджен, – сказала леди Энкейтлл. – Передайте это миссис Медуэй и всем остальным. Я знаю, как неприятно все это было для вас, и я хотела бы сказать, что сэр Генри и я ценим проявленную вами преданность.
– Мы очень беспокоились за вас, миледи, – сказал Гаджен.
Проходя в малую гостиную, леди Энкейтлл сказала:
– Очень мило со стороны Гаджена, но совершенно напрасно. Я в самом деле получила удовольствие. Это так не похоже на то, к чему привык. Не кажется ли вам, Дэвид, что подобный опыт расширяет ваш кругозор? В Кембридже такого не увидишь.
– Я в Оксфорде, – холодно поправил Дэвид.
– Милые лодочные гонки[82]… Истинно по-английски, не правда ли? – рассеянно проговорила леди Энкейтлл и подошла к телефону. Она сняла трубку и, держа ее в руке, продолжала: – Надеюсь, Дэвид, вы снова приедете к нам погостить. Так трудно нормально общаться, когда в доме произошло убийство, не так ли? Тут уж не до интеллектуальных бесед.
– Благодарю вас, – ответил Дэвид, – но, надеюсь, вскоре я уеду в Афины… в Британскую школу.
– Кто там теперь послом? – обратилась к мужу леди Энкейтлл. – Ах да, Хоуп-Реммингтон, кто же еще. Нет, я не думаю, что он понравится Дэвиду. Его дочери так ужасающе энергичны… Они играют в хоккей и крикет и в эту странную игру, где вы должны ловить мяч сеткой.
Она вдруг замолчала, удивленно глядя на телефонную трубку.
– Зачем у меня эта штука?
– Наверное, ты хотела кому-то позвонить, – сказал Эдвард.
– Не думаю. – Она положила трубку на место. – Вам нравится телефон, Дэвид?
«Типичный для нее вопрос, – раздраженно подумал Дэвид. – Она постоянно задает вопросы, на которые невозможно дать разумный ответ». Он холодно сказал, что находит телефон полезным.
– Вы хотите сказать, как мясорубка? Или эластичные бинты? Все равно не…
Появившись в дверях, Гаджен объявил, что ленч подан, и фраза так и осталась незаконченной.
– Но куропаток-то вы любите? – озабоченно осведомилась леди Энкейтлл.
Дэвид нехотя признал, что куропаток он любит.
– Иногда мне кажется, что Люси и в самом деле немного не в себе, – сказала Мидж, когда, выйдя из дома, они с Эдвардом направились в лес.
Куропатки и суфле «Сюрприз» были превосходны, к тому же следствие закончилось, и тягостная атмосфера разрядилась.
– Я всегда полагал, – задумчиво сказал Эдвард, – что Люси обладает блестящим умом, который не разменивается на нудные фразы – как в игре, где нужно найти пропущенное слово. Если прибегнуть к метафоре – ее мысли прыгают, как молоток от гвоздя к гвоздю, но тем не менее всегда попадают точно по шляпке!
– Все равно, – трезво заметила Мидж, – иногда Люси меня пугает. – И, слегка вздрогнув, добавила: – Вообще в последнее время это место пугает меня.
– «Лощина»? – Эдвард повернул к ней удивленное лицо. – «Лощина» немного напоминает мне Эйнсвик. Хотя, конечно, что-то в ней ненастоящее…
– Вот именно, Эдвард, – перебила его Мидж. – А я боюсь всего ненастоящего… Неизвестно, что прячется за ним… Это похоже, о, это похоже на маску!
– Не нужно давать волю своей фантазии, малышка Мидж!
Опять этот снисходительный тон, каким он разговаривал с ней много лет назад. Тогда это ей нравилось, но теперь удручало. Нет, ей следует говорить яснее, он должен понять, что никакая это не фантазия, что ее смутные страхи совсем не напрасны.
– В Лондоне я как-то отвлеклась, но здесь все снова вернулось. Я чувствую, что все знают, кто убил Джона Кристоу… Все, кроме меня.
– Почему мы должны думать и говорить о Джоне Кристоу? Его уже нет!
Мидж прошептала:
Он мертв, его больше нет, леди,
Он мертв, его больше нет.
В головах у него зеленый мох,
Камень тяжелый – у ног[83].
Мидж положила ладонь на руку Эдварда.
– Кто же убил его, Эдвард? Мы думали, что Герда… но это не так. Кто же в таком случае? Скажи мне, что т ы думаешь? Это был кто-то совершенно посторонний?
– Все их предположения кажутся мне совершенно беспочвенными. Раз полиция не в состоянии найти убийцу или собрать достаточно доказательств, значит, нужно прекратить расследование… и избавить нас от этого гнетущего состояния.
– Да, но тогда мы не узнаем…
– А зачем нам знать? Что у нас с ним общего?
«У нас, у Эдварда и у меня? Ничего!» – подумала Мидж. Утешительная мысль. Она и Эдвард, теперь соединенные в единое целое. И все же… все же… Несмотря на то, что Джон Кристоу уже в могиле и над ним произнесены слова погребального обряда, все же он был зарыт недостаточно глубоко. «Он мертв, его больше нет, леди!» О Джоне Кристоу, однако, нельзя было сказать: «Он мертв, его больше нет», как бы ни хотел того Эдвард! Джон Кристоу продолжал оставаться здесь, в «Лощине».
– Куда мы идем? – спросил вдруг Эдвард.
Что-то в его тоне удивило Мидж.
– На вершину холма. Ты не против? – сказала она.
– Если ты хочешь.
Эдварду явно не хотелось этого. «Почему?» – удивилась Мидж. Обычно это была его любимая прогулка. Он и Генриетта почти всегда… Мысль будто щелкнула и сломалась. Он и Генриетта.
– Ты был здесь этой осенью?
– Мы гуляли здесь с Генриеттой – в тот приезд.
Оба замолчали. Поднявшись на вершину, они сели на ствол поваленного дерева.
«Может быть, здесь они сидели с Генриеттой», – подумала Мидж. Она машинально крутила обручальное кольцо на пальце. Бриллиант холодно сверкнул. Как Эдвард сказал тогда? «Только не изумруд!»
– Как хорошо снова оказаться в Эйнсвике на Рождество, – сделав над собой усилие, сказала Мидж.
Казалось, он не слышал. Он был далеко.
«Он думает о Генриетте и Джоне Кристоу», – решила Мидж.
