Герд Нюквист - Травой ничто не скрыто...
Не знаю, сколько времени просидел я так, прежде чем сообразил, что это можно проверить. Не знаю.
Наконец я прикоснулся к крышке — шкатулка была не заперта.
Я открыл крышку и заглянул внутрь.
Они лежали в шкатулке — пять штук.
Я взял одну, взглянул на нее и в буквальном смысле слова не поверил своим глазам. Потом пригляделся повнимательней. Потом взял три других, осмотрел их со всех сторон. Потом вынул последнюю, осмотрел и ее. Сейчас я упаду в обморок, решил я. И в самом деле, не сиди я уже на полу, я, наверно, бы упал.
Ах, прабабка Лунде… прабабка Лунде…
(Ты была права… и еще как права…
В этом доме никто не будет знать нужды…
Все обитатели этого дома (впрочем, все ли? — я что-то плохо соображал), но все или не все — так или иначе они владеют сокровищем, которому, насколько я понимаю, просто нет цены.
Я осторожно уложил все обратно в шкатулку.
Сидя на полу в бледно-голубом свете фонаря, я оглядел чердак, похожий на поле битвы.
Потом пошарил в нагрудном кармане и нашел пачку сигарет. А где же моя куртка? По счастью, спички оказались в кармане брюк. Я закурил.
Мне надо было собраться с мыслями.
И тут меня вдруг осенило, что с моей стороны было величайшей ошибкой учинить на чердаке такой разгром..
Я нашел то, что спрятала старуха Лунде, Но ведь еще важнее, чтобы спрятанное нашел кто-то другой, и тогда этот… как его… черт возьми — как же его? Я напряженно вспоминал имя своего друга. Ах да, Карл-Юрген Халл. Городская уголовная полиция, Осло, телефон 42-06-15. И тогда Карл-Юрген Халл сможет найти убийцу.
Я понял, что мне надо делать. Но эта мысль привела меня в отчаяние.
Надо навести порядок на чердаке. И оставить приманку.
Приманку. Это самое главное. А потом мне остается надеяться на одно: что следующий, кто прокрадется на чердак, будет убийца. Тогда мой пасьянс сойдется.
Было половина второго ночи.
На меня нашло какое-то каменное спокойствие. Но, кажется, я все-таки пробормотал про себя короткую молитву. Я молился, чтобы Кристиану удалось задержать своих гостей, по крайней мере, до трех часов.
Я осторожно взял шкатулку в руки и поставил ее на верхнюю ступень лестницы у самого входа на чердак. Я боялся, что она затеряется в этом чудовищном беспорядке.
«Галерный каторжник», — вертелось у меня в голове.
Сколько раз на уроках истории я рассказывал своим ученикам о галерных каторжниках, никогда не вникая в смысл этого выражения.
Теперь его смысл до меня дошел.
В короткое время, что у меня оставалось, было просто невозможно привести чердак в тот же вид, какой у него был до моего вторжения.
Но я взялся за дело. Я ни о чем не думал. И только в мозгу стучало: «Галерный каторжник… галерный каторжник».
К счастью, я уже прежде побросал платья обратно в сундуки. Теперь я просто захлопнул сундуки с тряпьем. Я водворил на место колченогие стулья и кое-как составил сломанную вешалку. Пуговицы, китовый ус, пасьянсные карты и формочки для печенья я свалил обратно в ящики и сундуки. Свалил как попало, но так или иначе мне удалось захлопнуть крышки сундуков и задвинуть ящики секретера.
С книгами было проще. Я привык с ними обращаться, Я брал их охапками по десять — двенадцать томов зараз и укладывал на место. Больше всего возни было с газетами, еженедельниками и «Самтиден». Черт бы побрал Гутенберга!
Я потел, распутывая веревки, пока наконец не связал кое-как все комплекты.
Ладони мои превратились в две кровавые отбивные. Отбивные в паутине, саже и в пыли.
Я погасил сигнальные фонари, чтобы посмотреть на результаты своего труда.
Получилось лучше, чем я надеялся.
Чердак полковника Лунде выглядел как распроклятая обитель нечистой силы — то есть в точности так, как прежде. Во всяком случае, почти что так. Хотя бы на первый взгляд. В особенности для того, кто будет шарить по нему при свете двух жалких электрических ламп под стеклянным колпаком.
Оставался последний шахматный ход.
Я снова зажег два фонаря. Огляделся по сторонам. Посмотрел на сундук, стоявший на той половице, под которой была спрятана шкатулка. Я выдвинул сундук вперед, так, чтобы он стоял немного наискосок. Так, чтобы привлечь внимание того, кто привык к распроклятому чердаку.
Приманка.
Я открыл железную шкатулку. Четыре вынул, а одну оставил. Потом осторожно спрятал шкатулку за выдвинутый сундук.
Я пытался определить, в какой части чердака я нахожусь. Вернее, какая комната находится под тем местом, где стоит сундук. Мне повезло — насколько я мог определить, под тем местом находилась моя собственная комната.
Под тем местом, где стоял сундук и за ним — маленькая железная шкатулка с приманкой.
Убийца не должен найти все пять. Это было бы несправедливо. Что там толковала Виктория? Что-то о законных правах наследования. Я не мог в точности вспомнить ее слова.
Я сделал все что мог. Теперь оставалось надеяться, что первым на чердак проберется тот, кто отверткой ударил фрёкен Лунде по голове и выстрелил в спину моему брату Кристиану.
Я снес четыре штуки в свою комнату и сунул их в коричневый школьный портфель. Потом снес в комнату фонари и гвоздодер и убрал их в шкаф.
Было почти три часа.
Я бегом помчался в ванную комнату и в первый раз за все время принял по-настоящему горячий душ. Кажется, я израсходовал всю горячую воду. Я чувствовал себя так, точно меня избили. Надев пижаму и халат, я рухнул на стул. Даже если мне придется сидеть так до рассвета, я все равно не двинусь с места. Скоро они вернутся домой. А мне нельзя спать. Именно сегодня необходимо узнать, кто отправится на чердак. Сегодня наконец я выйду из своей комнаты и увижу, кто спускается с чердака.
Я не решался закурить.
Они могут почувствовать запах сигареты, когда будут подниматься из холла в комнаты. А мне необходимо, чтобы они считали, будто я лежу в постели с больным горлом и уже сплю.
Я неподвижно сидел на стуле.
Я слышал, как они вернулись. Вот отдаленный гул голосов. Слов я разобрать не мог. Наверное, благодарят за приятный вечер. Я смутно слышал, как они прошли через холл и как отъехала машина.
Вот они поднимаются по лестнице — теперь я отчетливо различал их голоса. Судя по всему, Кристиан щедро угостил их всякими яствами. Но, как видно, он позаботился как следует о том, чтобы они не пренебрегали и напитками.
Мне казалось, что я уже целую вечность сижу на стуле.
Я слышал, как они по очереди заходят в свою чудовищную ванную комнату. Туда, где на львиных лапах стоит ванна, а над ней — бачок для горячей воды, которая горячей никогда не бывает. А нынче вечером она должна быть холоднее обычного — ведь я вылил почти весь запас.
