Рекс Стаут - Слишком много клиентов (сборник)
Стоя у края тротуара и пытаясь поймать такси, я размышлял о том, как причудливо сочетались в Марии практическая жилка и тонкая душевная организация. Действительно, не станешь ведь хранить фотографию с автографом человека, у которого вымогаешь деньги? Дарительница наверняка написала на снимке что-нибудь вроде «с наилучшими пожеланиями» или «всего самого доброго». И когда она превращается в твою жертву, нужно совсем не иметь совести, чтобы по-прежнему хранить такой дар.
Глава четырнадцатая
Я не договаривался о встрече с мистером или миссис Остин Хок. Во-первых, не знал, когда закончу с Мег Дункан, а во-вторых, предпочел бы побеседовать с кем-то одним из них, неважно с кем, с глазу на глаз. Так что, нажимая на кнопку в парадной дома номер шестьдесят четыре по Эдем-стрит, я не знал даже, есть ли кто в квартире. Но судя по всему, кто-то там был, раз послышался щелчок.
Я толкнул дверь, вошел и поднялся по лестнице. На сей раз меня встретили не на пороге. Он стоял на площадке между первым и вторым этажами. Когда я поднялся до нее, Хок отступил на шаг. Он явно не был рад меня видеть.
– А я снова к вам, – вежливо сообщил я. – Ну как, нашли вчера жену?
– Что вам нужно? – резко спросил он.
– Ничего особенного. Задать пару вопросов. Вскрылись кое-какие новые обстоятельства, которые немного все осложняют. Возможно, вы в курсе. Я про убийство девушки по имени Мария Перес.
– Нет. Я сегодня не выходил. Не просматривал газет. Кто такая Мария Перес?
– Точнее будет сказать, кем была Мария Перес. А как же радио?
– Не включал. Так кто она была?
– Дочь человека, который видел вас, когда вы входили в дом на Восемьдесят второй улице. Ее тело нашли вчера ночью на Северном речном пирсе. Застрелена между девятью вечера и полуночью. Мистер Вульф интересуется, как вы провели вчерашний вечер. Вы и ваша жена.
– Ни хрена себе! – выдохнул он.
Мои брови поползли вверх от изумления. Это он явно не у Роберта Браунинга почерпнул. Не знаю, может, так выражались драматурги-елизаветинцы? Должен признаться, ничего в них не смыслю.
Откуда бы он этого ни набрался, передо мной стоял совсем другой Остин Хок. Не тот, которого я вчера днем пожалел. И дело было не только в словечке, которое он отпустил. И лицо стало другим, и манера держаться. Этот Хок никого не молил о снисхождении.
– Итак, – сказал он, – вы хотите знать, как моя жена провела вчерашний вечер? Что ж, спросите ее сами. Пойдемте.
Он повернулся и пошел к своей квартире. Я шагал за ним. Дверь была открыта. Прихожей тут не имелось. Перешагнув порог, вы сразу попадали в небольшую комнату, обставленную как гостиная, вот только стены тут были сплошь уставлены книжными стеллажами. Он прошел к двери в противоположной стене, открыл ее и сделал мне знак войти. Я вошел, шагнул и остолбенел.
Он убил ее. Нет-нет, конечно, не следует делать поспешных выводов, я всегда этим грешил. Во второй раз за день я видел женщину в постели, только эта была укрыта с головой. И не одеялом. Простая белая простыня повторяла очертания ее неподвижного тела. Труп. Я стоял и смотрел, а Хок, выйдя у меня из-за спины, приблизился к постели и заговорил:
– Это Арчи Гудвин, Дина. Прошлой ночью убили девушку. – Он повернулся ко мне: – Как, говорите, ее звали?
– Мария Перес.
Он снова отвернулся:
– Мария Перес. Она жила в том доме. Гудвин хочет знать, что́ ты делала вчера вечером между девятью и полуночью. И я подумал, что будет лучше, если ты сама ему скажешь. Вы вчера виделись там, в том доме. И я решил, почему бы вам не увидеться и сегодня?
Из-под простыни донеслось сдавленное бормотанье (я бы не узнал ее голоса):
– Нет, Остин, я не буду ничего говорить.
– Еще как будешь. Ты опять за старое?
Он стоял буквально в шаге от кровати. Взявшись за край простыни, он потянул ее на себя.
Мне случалось видеть трупы, которые выглядели лучше. Правая сторона ее лица была, мягко говоря, не в порядке, но не шла ни в какое сравнение с левой. Глаз заплыл и не открывался, а распухшие щека и подбородок имели цвет парной телячьей печенки. Изящно изогнутые полные губы превратились в разбухшие лиловые валики.
Она лежала на спине. На ней была сорочка на бретельках, и, судя по виду плеч и предплечий, лечь на бок ей было бы трудно. Я не смог бы сказать, куда смотрит ее открытый глаз.
Хок, все еще держа в руке простыню, повернулся ко мне.
– Как я говорил вам вчера, – продолжал он, – мне хотелось дать ей понять, что я все знаю, но язык не поворачивался. Я боялся того, что могло произойти, когда я наконец выскажусь. И вот это произошло. – Он снова обратился к жене: – Гудвин хочет знать, где ты была вчера между девятью часами и полуночью. Скажи ему, и он уйдет.
– Я была здесь, – еле слышно прошелестела она, но я понял. – Там же, где и сейчас. К девяти часам я уже была такая.
– Муж оставил вас здесь в подобном состоянии?
– Он не оставлял меня. Он был здесь, со мной.
– Хрен бы я ее оставил, – заявил мне Хок. – Я ушел от вас с Вульфом, отправился сюда. Она была здесь. С тех пор я никуда отсюда не выходил. Вы ее повидали, она вам ответила. Теперь уходите.
– Она, конечно, ваша жена, не моя, – заметил я, – но вы врача вызвали?
– Нет. Как раз набивал грелку льдом, когда вы позвонили.
Я заставил себя еще раз посмотреть в ее сторону:
– Прислать вам доктора, миссис Хок?
– Нет, – ответила она.
– Пришлите лучше ей бутылку шампанского, – посоветовал он.
Я так и сделал. То есть прислал шампанское, но только не ей. Отчитавшись Вульфу по телефону о визите к Хокам и сообщив, что еду к миссис Йигер, я шел к Седьмой авеню, намереваясь поймать такси, и увидел винный магазин. Зашел, спросил, есть ли у них «Дом Периньон», и получил утвердительный ответ. Я велел послать бутылку мистеру Остину Хоку, в дом номер 64 по Эдем-стрит, и вложил в упаковку карточку, на которой написал: «С наилучшими пожеланиями от Арчи Гудвина». Цену шампанского я отнес по ведомству личных дел и не стал включать в список служебных расходов. А потом долго гадал, что́ он сделал с бутылкой: выбросил в мусорное ведро, выпил сам, распил с женой?
Было две минуты шестого, когда я отпустил такси у дома номер 34 по Восточной Шестьдесят восьмой улице и огляделся, прежде чем войти. Вот здесь три дня назад все началось. Тут, во втором ряду, стояла полицейская машина, а за рулем сидел водитель Пэрли Стеббинса. За углом закусочная, откуда я звонил Лону Коэну. Войдя в вестибюль и собираясь нажать на кнопку звонка, я на секунду задумался: знал бы я, что́ случится дальше, дал бы Майку Коллинзу те добавочные сорок баксов или нет? И не смог себе ответить, ведь я до сих пор понятия не имел, что́ будет дальше.
