Рекс Стаут - Игра в бары
Четырьмя годами позже, в 1942 году, он умер. Когда было оглашено его завещание, я обнаружил, что он опять нарушил свое слово. Я вам сказал, что проглотил по-настоящему две горькие пилюли. Так вот, это была первая. Вы можете спросить, а в чем, собственно, дело?
Мне было уже больше семидесяти. Мои дети выросли и разбрелись по всему свету, счастливые и удачливые. Жена моя умерла. У меня был достаточный годовой доход, я получал больше, чем мне нужно. Какую пользу могут мне принести акции корпорации на сумму в три миллиона долларов? Да никакой. Совершенно никакой. Возможно, я имел бы от них больше неприятностей, чем пользы. Но я решил убить девушку, Присциллу Идз, которой тогда было всего пятнадцать лет, чтобы получить по крайней мере ее часть.
— Берни! — крикнула мисс Дьюди.
— Да, Ви.
Он посмотрел на нее, кивнул и снова повернулся к Вулфу:
— Я не сказал об этом в полиции. Я не собирался ничего скрывать от них, но тот, кто меня допрашивал, мне не понравился. Это был не тот человек, которому можно было дарить такого рода признания.
Я вдруг обнаружил для себя, что мне было бы приятно это сделать. Я, пожалуй, употребил не то слово.
Нет, не приятно, но все же какая представилась бы великолепная возможность свалить с себя этот груз. Мое понятие о чести, о справедливости было оскорблено.
Я знал, что Натан Идз, получивший дело в наследство, вложил очень мало своего в его удивительный рост за последние четверть столетия. Он был его главой лишь номинально. Дело обязано было своим процветанием главным образом двум людям: Артуру Гильему, гению производства, и мне.
Для того чтобы удержать Гильема, Идз передал ему десять процентов софтдаунских акций. Ими теперь владеет дочь Гильема, Сара Джеффи.
Поскольку я не был так настойчив, как Гильем, то не получил ничего. Бессовестное вероломство Натана Идза — условия его завещания — стало для меня последней каплей. Я задумал убить Присциллу не ради денег. Подобное решение было бы слишком рациональным, а мои чувства отнюдь этим не отличались.
Просто я был выведен из душевного равновесия, находился в состоянии какого-то помрачения. Я решил ее задушить.
Я знаю, что многих преступников обнаруживали путем лабораторных исследований предмета или предметов, на которых они оставляли следы, поэтому предпринял все меры предосторожности, чтобы избежать этой опасности. Мне нужен был кусок веревки, и я провел много часов, размышляя, каким путем можно его достать, не вызывая подозрений.
Я жил в Скарсдейле. При моем доме был двор и гараж, и там, конечно, хранились разные веревки, которые могли бы мне послужить. Но нельзя было оставлять никаких следов.
Я, как мне кажется, разрешил проблему просто. Доехал до конца Бродвейского шоссе, а потом пошел пешком… За полчаса я обнаружил несколько кусков веревки, которые вполне могли подойти, но я был разборчив.
Та, которую я выбрал, валялась у конца земельного участка, неподалеку от дороги, — кусок веревки для сушки белья около трех футов длиной. В пределах сотни шагов не было видно никаких прохожих. И все же, подбирая ее, я наклонился, будто бы завязывал шнурок, и когда выпрямился, веревка, уже хорошо смотанная, находилась в моей руке.
Дьюди вновь прервала его:
— Признайтесь, что вы все это выдумали, Берни?
— Нет. Так оно и было. Я быстро сунул веревку в карман и оставил ее там до тех пор, пока не очутился один в своей спальне. Потом я осмотрел ее и с удовольствием убедился в том, что не ошибся: эта грязная и видавшая виды веревка — то, что мне надо.
Я пошел в ванную, вымыл бечеву с мылом и прополоскал. Но потом столкнулся с проблемой, где оставить ее для сушки? Я не мог повесить ее так, чтобы она попалась на глаза одному из моих двух слуг или кому-нибудь из гостей, приехавших к обеду. Но и запихнуть ее мокрую в ящик я не хотел. Мне вообще не нравилась эта мысль.
Поэтому, приняв душ, я повязал веревку вокруг талии, но чувствовал себя весьма неуютно с влажной бечевой, плотно прижатой к моей коже. Но положи я ее еще куда-нибудь, я чувствовал бы себя не менее неуютно.
Позже, после того как мои гости ушли, а я раздевался перед сном, голова моя была занята уже другой проблемой. Придется ли мне ударить чем-нибудь свою жертву, прежде чем я воспользуюсь веревкой? Я считал, что гораздо предпочтительней использовать лишь одно оружие — веревку, если бы это только было возможно.
Сняв бечеву с талии, я стал накидывать ее на различные предметы: ручки кресел, книги, подушки и крепко затягивать. Но это не дало мне ответа на целый ряд вопросов. Мне нужно было знать, какие условия необходимы для того, чтобы парализовать дыхание, заглушить крик и сделать свою жертву беспомощной. Поэтому я накинул веревку себе на шею, ухватился за нее и стал затягивать.
Взгляды все присутствовавших были теперь прикованы к Квесту. А он поднял руку, чтобы дотронуться до шрама под подбородком, и медленно опустил ее.
— Никто не вошел ко мне в этот момент, я рухнул на пол и пролежал там без сознания несколько минут, не знаю точно сколько. Я и теперь не уверен, была ли потеря сознания результатом психологического воздействия или причиной ее послужило удушье. Впервые в жизни в моем мозгу промелькнула мысль о самоубийстве. Не тогда, когда я набрасывал веревку, но уже после, когда пришел в себя.
Какие-то секунды я вообще ни о чем не думал. Я сидел на полу, глядя на веревку, и внезапно все свершившееся вдруг обрушилось на меня, как будто прорвало плотину. Я серьезно и тщательно готовился к убийству, и доказательством тому служила веревка! А может быть, это просто был кошмар?
Я поднялся, подошел к зеркалу и увидел, что вокруг моей шеи образовалась синевато-багровая полоса. Если бы в этот момент у меня под рукой было какое-нибудь доступное оружие, ну, скажем, заряженный пистолет, я, наверное, убил бы себя.
На следующее утро я решил, что все это был дурной сон. Да, я в это поверил. Вот так закончилась эта история.
В течение десяти лет эта веревка, аккуратно сложенная, лежала на крышке моего туалетного столика. Днем и ночью она всегда была перед моими глазами.
Я часто спрашивал себя, почему она здесь? Но никогда не давал ответа на этот вопрос до сегодняшнего дня. Я…
— И она все еще там? — спросил Вулф.
Квест вздрогнул:
— Конечно!
— И лежала там все эти годы?
Квеста еще раз передернуло, но он ответил положительно:
— Конечно!
— И вы действительно не убирали ее оттуда?
Голова Квеста опустилась, подбородок отвис, что сразу сделало его намного старше. Когда он заговорил, голос его уже был иным.
— Я не знаю, — выдавливал он из себя слова, — я не был дома с понедельника. Я оставался в городе с сыном… Я хочу позвонить. — Он встал. — Где здесь телефон?
