Агата Кристи - Тайна лорда Листердейла
В конце торгового зала сидела свирепого вида старуха с усиками, которым мог бы позавидовать не один юнец.
— Ну? — сурово спросила она и не менее сурово взглянула на Энтони.
Энтони был из тех молодых людей, которых смутить ничего не стоило. Он тут же поспешно спросил, сколько стоят вон те стаканчики для рейнвейна.
— Сорок пять шиллингов за полдюжины.
— Так-так, — сказал Энтони. — Красивые, правда? А сколько стоит эта прелесть?
— Это старый «Уотерфорд». Уступлю пару за восемнадцать гиней.
Лучше бы ему было не спрашивать! Еще немного, и он не выдержит гипнотизирующего взгляда этой старой змеи и непременно что-нибудь купит. Надо уносить ноги… И тем не менее что-то удерживало его в лавке.
— А это сколько? — указал он на один из канделябров.
— Тридцать пять гиней.
— Ах, как жаль. Это гораздо больше, чем я могу себе позволить.
— Что именно вам нужно? — в упор спросила старуха. — Что-нибудь для свадебного подарка?
— Да-да, для свадебного, — ответил Энтони, хватаясь за предложенное объяснение. — Но боюсь не угодить.
— Ах вон оно что, — сказала старуха, поднимаясь с решительным видом. — Думаю, что старинные вещицы понравятся кому угодно. У меня есть два графинчика и прекрасный маленький набор для ликера — чем не подарок для невесты?
У старой леди была железная хватка. Целых десять минут Энтони пришлось пялиться, испытывая невыразимые муки. Всевозможные склянки, бутылки, штофы… В конце концов он совершенно изнемог и готов был сдаться.
— Прекрасно, прекрасно, — неуверенно сказал он, возвращая бокал, который она расхваливала, и вдруг спохватился:
— Послушайте, а от вас можно позвонить?
— Нет, нельзя. На почте — она напротив — автомат.
Ну, так что вы берете — бокал или эти чудесные старые фужеры?
Увы, как и все мужчины, Энтони совершенно не умел найти в товаре несуществующий изъян и гордо удалиться.
— Нет, я лучше возьму набор для ликера, — уныло пробормотал он.
Это все-таки было лучше, чем канделябр, который ему, того и гляди, навяжут.
Проклиная свою нерешительность, он уплатил за покупку. И тут, когда старуха уже упаковывала маленькие бокальчики, смелость неожиданно вернулась к нему. Ну, подумает, что он малый со странностями, и что?
— Огурец, — отчетливо и громко произнес он.
Старая карга оторвалась от своего занятия.
— Что вы сказали?
— Ничего, — солгал Энтони.
— Вы как будто сказали «огурец»?
— Так оно и есть, — дерзко ответил Энтони.
— Ну и дела, — проворчала старуха. — Что же вы раньше-то молчали? Столько времени у меня отняли. Ступайте вон в ту дверь и вверх по лестнице. Она вас ждет.
Как во сне Энтони прошел в указанную дверь и поднялся по грязным, выщербленным ступеням. Наверху оказалась крошечная гостиная. На стуле, потупив взгляд, сидела девушка. И какая девушка! У нее была та бархатисто-матовая кожа, которую Энтони так любил упоминать в своих рассказах. А какие глаза! В них можно было утонуть!
Не англичанка, сразу видно. Есть в ней что-то такое нездешнее, это чувствуется даже в покрое платья: элегантная простота.
Энтони смущенно топтался на пороге. Нужно было, вероятно, что-то сказать, но тут девушка с восторженным криком вскочила и, раскрыв объятия, бросилась к нему.
— Пришел! — воскликнула она. — Ты все-таки пришел!
О, хвала всем святым! Спасибо тебе, пресвятая Мадонна!
Энтони, который в таких делах был малый не промах, пылко ее обнял. После долгого поцелуя она, чуть отстранившись, с очаровательной робостью заглянула ему в глаза.
— Я бы ни за что тебя не узнала, — сказала она. — Честное слово!
— В самом деле? — млея, спросил Энтони.
— Да, даже глаза у тебя совсем другие, и вообще ты гораздо красивее, чем я думала.
— Да?
А про себя добавил: «Спокойно, мой мальчик, спокойно. Все складывается просто чудесно, но не теряй головы».
— Можно мне поцеловать тебя еще?
— Конечно, можно, — с чувством сказал Энтони. — Сколько хочешь.
«Интересно, кто же я, черт возьми, такой? — подумал Энтони. — Надеюсь, что тот, за кого она меня принимает, не придет. А она — прелесть! Прелесть! Какие глаза!»
Вдруг красавица отстранилась от него, и ужас отразился на ее лице.
— За тобой никто сюда не шел?
— Нет.
— До чего же они хитры. Ты их еще не знаешь. Борис — сущий изверг.
— Скоро я с ним рассчитаюсь за тебя.
— Ты лев, ты настоящий лев. А они canaille[22], все до единого. Слушай, она у меня. Они бы меня убили, если бы что-нибудь пронюхали. Я с ума сходила, я не знала, что делать, и тут вдруг вспомнила о тебе… Тише, что это?
Снизу из лавки донеслись какие-то звуки. Сделав ему знак оставаться на месте, она на цыпочках вышла на лестницу и тут же вернулась с побелевшим лицом.
— Madre de Dios! Это полиция. Они поднимаются сюда. У тебя нож? Револьвер? Что?!
— Милая девочка, неужели ты думаешь, я убью полицейского?
— Ну, ты сумасшедший, сумасшедший! Они же заберут тебя, а потом повесят…
— Они.., что?.. — спросил мистер Иствуд, ощущая на спине неприятный холодок.
Шаги раздались совсем близко.
— Они идут, — прошептала девушка. — Все отрицай. В этом единственное спасение.
— Это будет совсем нетрудно, — пробормотал мистер Иствуд sotto voce[23].
В комнату вошли двое в штатском, но выправка сразу их выдавала. Тот, что был ниже ростом, темноволосый крепыш, заговорил первым:
— Конрад Флекман, вы арестованы за убийство Анны Розенберг. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вот ордер на арест, и будет лучше, если вы не станете сопротивляться.
Приглушенный крик сорвался с губ девушки. Энтони со спокойной улыбкой шагнул вперед.
— Вы ошибаетесь, сержант, — вежливо сказал он. — Меня зовут Энтони Иствуд.
Его заявление не произвело на вошедших ровно никакого впечатления.
— Там разберемся, — сказал второй. — А пока вам придется пройти с нами.
— Конрад! — воскликнула девушка. — Конрад, не соглашайся!
Энтони взглянул на детективов:
— Надеюсь, вы позволите мне проститься с этой молодой леди?
С неожиданной для него деликатностью оба мужчины отошли к двери. Энтони увлек девушку в угол у окна и приглушенным голосом стал быстро-быстро говорить:
— Слушай меня внимательно. То, что я сказал, правда. Я действительно не Конрад Флекман. Ты звонила не по тому номеру. Меня зовут Энтони Иствуд. Но ты позвала меня, и я пришел, потому что.., не мог не прийти.
Она недоверчиво смотрела на него:
— Вы не Конрад Флекман?
— Нет.
— О-о! — воскликнула она в глубоком отчаянии. — А я вас целовала!
— Ничего страшного, — успокоил ее мистер Иствуд. — У ранних христиан это было принято. Хороший, по-моему, обычай. Теперь послушайте. Я отвлеку их внимание.
