Жорж Сименон - Семейство Питар
— Шутник!
Ланнек больше не думал о записке. Он почти обрел свою обычную беззаботность, потому что, в общем, был человек легкий, особенно по утрам. Благодаря течению «Гром небесный» все время делал восемь и больше узлов — приличный ход для судна, которому шестьдесят лет.
И все-таки, вопреки обыкновению, Ланнеку не стоялось на месте. Он расхаживал, вытряхивал пепел из трубки, набивал новую, сплевывал в воду. В нем образовалась какая-то пустота, шевелилось что-то очень сложное, чего он не мог определить, — не то страх, не то предчувствие.
Нет, не то! Ему малость не по себе — вот и все.
А может, просто есть захотелось.
Ланнек распорядился принести кусок колбасы и сжевал ее, не переставая курить.
Он, конечно, не прав, но удержаться было не в его силах. Он испытывал потребность быть веселым. А когда он вошел в кают-компанию, вид жены сразу настроил его на насмешливый лад.
Солнце, скупо пробивавшееся через иллюминатор, окружало Матильду как бы ореолом. Стол был накрыт на шестерых, но она сидела одна и дулась, поставив локти на скатерть и подперев подбородок руками.
— Колокол давно прозвонил, — объявила Матильда.
— Нет, только в первый раз. Вот послушай: это второй.
Г-н Жиль стоял на вахте, теперь к столу вышел Муанар, поклонившийся молча и с такой серьезностью, что капитан опять расхохотался.
— Отлично! Разрешаю тебе даже поцеловать ей руку.
Он перехватил недобрый взгляд жены и для приличия повернулся к кривому радисту, который уткнулся в тарелку.
«Втюрился! — сообразил Ланнек. — Никаких сомнений! Наш Поль влюбился в мою жену — вот и краснеет, как девчонка»
Механик — тот наицеремоннейшим образом расправлял свою салфетку.
— Ну-с, дети мои, по-моему, у всех нас волчий аппетит!
Ланнек говорил и говорил — лишь бы не молчать: он был доволен, и ему хотелось, чтобы все вокруг тоже были довольны.
— A мне есть не хочется, — отчеканила Матильда.
Муж ее на секунду нахмурился, чуть было не ответил, но сдержался и набил себе рот хлебом.
Кампуа никогда еще не был таким мрачным Чувствовалось, что г-жа Ланнек внушает ему панический страх, который делал парня особенно неуклюжим. Когда он, уронив вилку, поднял ее и положил на стол, Матильда процедила, — Другую!
— Что? — не понял Кампуа.
— Тебе говорят, чтобы ты уронил другую вилку, идиот! — заорал Ланнек.
Ему просто взбрело на ум пошутить, но шутка рассмешила только его самого. Матильда повернулась и окинула мужа суровым взглядом.
— Послушай, детка…
Ланнек сознавал, что увязает все глубже, что дело принимает дурной оборот, но остановиться уже не мог.
— Перестань муштровать нашего Кампуа, или он пожалуется своему призраку! Выше носы, черт побери!
Жизнь прекрасна!..
Когда Ланнек вот так воодушевлялся, его уже было не унять.
— Какие прогнозы, Поль? — обратился он к радисту — Над Ирландией низкое давление. В Северном море высокая волна.
— Что я говорил? Все идет на лад.
— Ты находишь?
— Раз нет ничего плохого, значит, все хорошо.
Ланнека бросило в жар: он не представлял себе, как выпутается. Остальные ели молча. Матильда вся подобралась, в любую минуту готовая взорваться.
— Понимаешь, детка, лучше сразу договориться обо всем. Вот попривыкнешь к морю и…
— Будь любезен, помолчи. Ты глуп!
— Благодарю.
— Не за что.
Радист прятал глаза, Муанар приличия ради ел вдвое больше обычного.
— Кампуа! Поди-ка сюда.
Ланнек еще не знал, что он сделает, но молчать дольше стало невтерпеж.
— Покажи руки!.. В Гамбурге возьмешь у меня пятьдесят сантимов, купишь пилочку для ногтей.
Матильда резко поднялась, ушла к себе в каюту и захлопнула за собой дверь.
— Ну вот — вздохнул Ланнек.
Он был взбешен и в то же время испытывал облегчение. Он любил жену, ему не хотелось ее огорчать, но видеть ее в кают-компании вот такою, настоящей Питар!..
Да, она настоящая Питар — все делает на свой лад: садится, накладывает себе горчицу, режет мясо, смотрит с отсутствующим видом в пространство.
— Мне что-то расхотелось есть, — проворчал Ланнек, отодвинув тарелку и набивая трубку. — Что скажешь, Жорж?
Зная, что жена подслушивает за дверью, он умышленно повысил голос. Муанар лишь пожал плечами.
— Разве я что-нибудь сказал? У меня хорошее настроение, я шучу, а она…
Ланнек встал и, тяжело ступая, словно для того, чтобы продемонстрировать свою силу, вышел на палубу.
Если уже сейчас ему отравляют радость обладания собственным кораблем…
Небо затягивалось тучами, приобретая тот же серый оттенок, что и море; в полумиле от судна прошел пакетбот линии Дьеп — Ньюхейвен, палубу которого запрудили пассажиры. Обычно в это время Ланнек ложился часа на два отдохнуть. Тем не менее он выждал, пока офицеры кончат есть и покинут кают-компанию.
Когда он вернулся туда, Кампуа убирал со стола, и Ланнек, встав у иллюминатора, молча забарабанил пальцами по стеклу. Буфетчик понял и так заторопился, что разбил стакан.
— Шутник, — буркнул Ланнек.
Каюта его находилась справа, но он в нее не вошел.
Дождался, когда наконец уберется феканец, запер — чего никогда не бывало — кают-компанию на ключ и подошел к жениной двери.
— Матильда!
Ни слова в ответ. Однако она не спала: в каюте слышался шорох.
— Открой. Надо поговорить.
— Слушаю.
— Нет, не так. Открой на минутку.
Ланнек уже почти улыбался: верхняя губа у него изогнулась от игривых мыслей. А ведь верно! Они еще ни разу не поцеловались на борту собственного судна.
— Открой, Матильда!
Он старался говорить как можно ласковее. Пригнулся, услышал за дверью приближающиеся шаги.
— Хватит злиться! Я объясню тебе…
Ланнек больше не вспоминал об их пустячной размолвке в полдень. С этим покончено! Он готов заключить жену в объятия.
— Открой скорее!
Защелка отодвинулась. Дверь приоткрылась, Матильда выглянула, но лицо ее осталось все таким же суровым.
— Что случилось? — осведомилась она.
Ланнек почувствовал, как улыбка застывает у него на губах, но все-таки потянулся к двери.
— Да перестань же злиться! — промямлил он. — Уверяю тебя, я…
Дверь захлопнулась, защелка встала на место, и раздались два шлепка — обувь сбросили на пол. Ланнек занес кулак. Было мгновение, когда он чуть не грохнул в дверь, но затем рука поднялась еще выше и наткнулась на переносной фонарь, который держали в кают-компании на случай, если откажет электричество. Абажур у него был зеленый.
Ланнек ухватился за днище, секунду поколебался, потом пожал плечами и рванул изо всех сил. Жест пришлось повторить: фонарь был закреплен надежно.
Кают-компания наполнилась грохотом. За дверьми кто-то заметался. Это, конечно, Кампуа. Наверняка ломает себе голову: уж не стряслось ли что-нибудь с судном?
Ланнек ушел к себе, захлопнул дверь и, не раздеваясь, бросился на койку.
Несколько минут он пролежал, даже не прислушиваясь к тому, что происходит за переборкой. А когда все поуспокоилось, различил голос жены и понял, что Матильда с феканцем наводит порядок или просто подсчитывает убытки.
3
Он проспал два часа, а в пять уже сидел в кают-компании под переносным фонарем без абажура — его успели водворить на место. Молча — так уж было заведено — феканец поставил перед Ланнеком на зеленое сукно стола чашку с кофе.
Подобно тому как факиры приводят себя в гипнотическое состояние, созерцая хрустальный шар, Ланнек обладал способностью служанок и домохозяек отвлекаться от действительности за чашкой кофе с молоком.
Чашка была огромная, из фаянса, толщиной чуть ли не в сантиметр. Сгущенку Ланнек подливал сам из продырявленной в двух местах банки.
В эту минуту он еще качался на полпути между сном и явью: зевал, расправлял затекшие члены. И аромат горячей сладкой жидкости лишь постоянно вытеснял другой запах, тоже занимавший определенное место в монотонном течении дней, — запах только что покинутой койки. Ланнек никогда не осмелился бы признаться, что, ложась вздремнуть после обеда, он втягивает воздух ноздрями с тем же наслаждением, что и лошадь, вернувшаяся в родную конюшню. А когда он проводил несколько дней на берегу, ему было не по себе в любой другой постели — даже в постели собственной жены.
— Кампуа!
Ланнек не повысил голос: он знал, что феканец где-то поблизости.
— Ветер переменился?
Даже подремывая за чашкой кофе с молоком, он мысленно следил за ходом судна. Точно так же, отдыхая, он сквозь сон отметил, что часа в четыре бриз ослаб и уступил место дождю, время от времени принимавшемуся хлестать по иллюминаторам каюты.
Теперь он слышал, как волны бьют о корпус парохода, и удары их подсказывали ему, что подул встречный ветер.
— Норд-вест, — подтвердил Кампуа.
Только что стемнело. Две электрические лампочки, сочтенные Матильдой слишком тусклыми, освещали кают-компанию, где в чашке дымился кофе, за которым, упершись локтями в стол, Ланнек оцепенело просиживал десять минут, отведенные на то, чтобы стряхнуть сон.
