Агата Кристи - Дом его грез
– Заладил одно и то же! О чем это он?
– Думаю, он говорит о доме, сударь, – с мягкой отрешенностью в голосе ответила сестра милосердия Римской католической миссии, опуская взор на сраженного недугом человека.
– О доме, а? Что ж, ему придется выкинуть его из головы, иначе нам не удастся поставить его на ноги. Слишком он запал ему в воображение. Сегрейв! Сегрейв!
Блуждающий взгляд стал осмысленным. Видно было, что Джон узнает доктора.
– Смотри, ты должен пробиться. Я вытащу тебя. Но перестань думать об этом доме. Он никуда не денется, сам знаешь. Не терзай себя и прекрати его искать.
– Ладно, – казалось, Джон покорился. – Думаю, ему некуда деться, коли его и так никогда не было.
– Ну вот, так-то лучше! – доктор ободряюще улыбнулся. – Теперь ты мигом встанешь на ноги, – заключил он с присущей ему самоуверенностью и отбыл.
Сегрейв лежал, погруженный в раздумье. Лихорадка отпустила его на мгновение, и он мог мыслить спокойно и ясно. Надо отыскать тот Дом.
Десять лет он боялся этого. Мысль о том, что он может вновь нечаянно набрести на Дом, сделалась для него величайшим кошмаром. А потом, когда страхи его, как казалось, достаточно улеглись, тот Дом однажды сам нашел его. Джон очень ясно помнил свой первый панический ужас и затем внезапное, острое ощущение облегчения. Потому что Дом наконец-то был пуст!
Пуст и объят чудесным покоем. Он был таким, каким Джон помнил его десять лет назад. Нет, он не забыл. От Дома медленно отъезжал огромный черный мебельный фургон. Ну конечно, последний съемщик съезжает вместе с вещами. Джон подошел к людям, управлявшим фургоном, и заговорил с ними. Чем-то зловещим веяло от этого фургона – он был так черен. Лошади тоже были черные, со свободно ниспадающими гривами и хвостами, и люди – в черных одеждах и в черных перчатках. Вся эта сцена что-то напоминала Джону, что-то, чего он никак не мог уловить.
Да, он был совершенно прав. Последний съемщик съезжал, так как срок его аренды истек. Теперь Дом должен пустовать до тех пор, пока не вернется из своей отлучки его настоящий владелец.
Джон проснулся, все еще преисполненный впечатлением мирной красоты опустевшего Дома.
Спустя месяц он получил письмо от Мейзи (она упорно продолжала писать ему каждые тридцать дней). В нем она сообщала, что Аллегра Керр умерла в той же больнице, что и ее мать, – как ужасающе печально, правда? Хотя, разумеется, это было для бедняжки счастливым избавлением.
Боже мой, как странно, что это случилось после возвращения к нему сна про Дом! Непонятно, просто непостижимо!
Хуже всего было то, что с этих пор Джон уже больше не мог найти Дома. Он почему-то позабыл к нему дорогу.
Лихорадка набросилась на него с новой силой. Он заметался. Ах да – как он мог забыть! – Дом же стоял на возвышенности! Ему надо вскарабкаться туда. Но до чего это тяжкая работа – взбираться по скалам в такую жару. Выше, выше, еще. Ох! Он сорвался. Придется начинать восхождение заново. Выше, выше, выше – уже минули дни, недели, может быть, целые годы прошли, откуда ему знать! Он все карабкался.
Однажды Джон услышал голос доктора. Но он не мог прервать восхождение и послушать, что тот говорит. Кроме того, доктор наверняка велит ему оставить поиски Дома. Он-то думает, что это обычный дом. Он же не знает.
Джон вспомнил внезапно, что должен быть спокойным, очень-очень спокойным. Дом нельзя найти, пока не станешь спокойным. Бесполезно искать Дом в спешке или в волнении.
Если бы он только мог успокоиться! Господи, до чего жарко! Жарко? Нет, холодно, совершенно холодно. Это же не скалы, это айсберги – острозубые ледяные глыбы.
Он так устал. Не стоит продолжать поиски, нет смысла. А! Вот аллея – все лучше, чем глыбы льда. Как приятно, как прохладно в ее зеленой тени. И деревья – они великолепны! Что-то они ему напоминают… Что? Джон не помнил. Впрочем, это не имеет значения.
А вот и цветы. Желтые, голубые! Как все прекрасно и как до странного знакомо. Конечно, он уже был здесь раньше. Вон сквозь деревья проглядывает Дом, стоящий на возвышенности. Как он красив. Зеленая тенистая аллея, цветы, деревья – все потерялось рядом с величественной, всеобъемлющей красотой Дома.
Джон заспешил. Подумать только, что он еще ни разу не был внутри! Какая невероятная глупость с его стороны – ведь все это время ключ лежал у него в кармане!
Фасад красив, но, разумеется, не идет ни в какое сравнение с тем, что ему предстоит увидеть внутри, – особенно теперь, когда владелец Дома вернулся. Джон поднялся по ступеням к массивной двери.
Жестокие, сильные руки тянут его назад! Они цепляются за него, оттаскивают в сторону.
Доктор тряс Джона, крича в самое его ухо: «Держись, парень, ты сможешь. Не уходи! Не смей!» Его глаза полыхали яростью, точно он боролся с врагом. Сегрейву даже стало любопытно, кто такой был этот Враг. Монахиня в черном молилась. Это тоже было странно.
А он хотел лишь одного – чтобы его оставили в покое. Хотел вернуться к Дому. С каждой минутой Дом становился все более неотчетливым.
Конечно, все из-за того, что доктор слишком силен. У Джона нет столько сил, чтобы бороться с доктором. Если бы он был в силах!
Но стоп! Есть же другой выход – тот самый, по которому в миг пробуждения сбегают сны. Их не способна остановить никакая сила – они попросту улетучиваются. Руки доктора не удержат его, если он попробует ускользнуть – вот так взять и ускользнуть!
Да, это был выход! Белые стены вновь обрели очертания, голос доктора отдалился, хватка уже едва ощутима. Теперь он знает, как веселятся сны, когда им удается улизнуть!
Джон стоял у дверей Дома. Ничто не нарушало чудесную тишину. Он вложил ключ в скважину и повернул его.
Помедлил с минуту, чтобы до конца ощутить наивысшую, несказанную, всецелую полноту радости.
И шагнул через Порог.
