Фредерик Браун - Призрак шимпанзе
— Какой ты забавный, Эдди. Ты мне нравишься. Хотелось бы, чтобы ты был богат, тогда я попыталась бы тебя подцепить. Но ведь ты не богат?
— У меня есть девятнадцать долларов и тромбон, — ответил я. — А еще у меня есть красивый костюм, но он, к сожалению, сейчас не на мне. У меня под плащом только шорты. Я спал, когда поднялась вся эта паника.
— Я тоже. То есть я заснула, а потом проснулась, потому что мне понадобилось пойти — как это называется у вас, циркачей?
— У нас это называется нужник, — ответил я. — Слушай, давай не будем говорить о том, что случилось сегодня вечером. Я здесь для того, чтобы ты об этом забыла.
— Сейчас мне хорошо, Эдди, не беспокойся. У меня тогда подгуляли нервы, но сейчас я могу говорить об этом спокойно.
— Ну ладно. Может быть, тебе даже станет легче, если ты выговоришься. Слушай, у тебя всегда в кармане револьвер, когда ты идешь в уборную?
— Конечно, нет, не будь дураком! Свет всюду погасили, а фонарика я не нашла. Я боюсь темноты, Эдди. Я хочу сказать, что боюсь оставаться одна в темноте. Например, сейчас мне не страшно. Обычно я не ночую на ярмарке. У меня есть в городе номер в отеле. Но сегодня вечером Дарлена попросила остаться с ней.
— Дарлена? Это та, рыженькая?
— Да. Ее муж уехал на несколько дней, а она плохо себя чувствовала. Вот она и попросила меня остаться в их фургоне. Когда я проснулась примерно час назад, я не нашла фонарика, а мне не хотелось будить Дарлену. Я знаю, где Уолтер держит револьвер. Однажды, когда Дарлена открыла ящик, я его там увидела. Я и взяла на всякий случай.
Она вздохнула, потому что, видимо, опять мысленно пережила то, что произошло с ней с тех пор, когда она покинула фургон Уолтера.
— Не думай больше об этом, Рита!
— Да нет, Эдди, все в порядке, я же тебе сказала. Мне хорошо. У меня под плащом не больше, чем у тебя. Я прямо закоченела.
— Представляешь себе картину, если полиция нас задержит за остановку в неположенном месте? — спросил я. — Полиция наверняка сейчас уже на ярмарке. Если ты будешь отсутствовать слишком долго, для тебя это может плохо кончиться, так что давай вернемся.
— Согласна.
— А ты уверена, что выдержишь?
— Да, Эдди. Поцелуй меня, но только один раз. А потом поедем.
И я ее поцеловал только один раз. Это было потрясающе. Меня всего перевернуло. Я даже не ожидал, что смогу почувствовать такое.
Я прошептал:
— Ты уверена, что мы должны вернуться?
— Да, Эдди, пожалуйста!
— Хорошо. Но, может быть, когда-нибудь…
— Может быть, когда-нибудь.
Я повернул ключ, и машина тронулась с места. Дворники, сгонявшие воду со стекла, вновь закачались, как пьяные. Я тоже чувствовал себя опьяневшим. И снова мне пришлось напрячь все свое внимание, чтобы удержать машину на блестящей черной ленте дороги. За весь обратный путь мы не сказали друг другу ни слова.
Глава 2
На ярмарочной площади было теперь светлее. Генератор так и не починили, но народ где-то раздобыл масляные и керосиновые лампы, которые горели в наиболее важных местах. Впечатление было более чем странное: световые пятна делали атмосферу еще более пугающей.
В фургоне Хоги горел свет. Дядя Эм появился именно оттуда, пока я ставил машину на место. Он открыл дверцу машины и весело произнес:
— Привет, ребята! Ну, как луна?
— Светит ярко, — ответил я в том же тоне.
— Мне гораздо лучше, — сказала Рита. — Что нового, Эм?
— Все идет как по маслу. Приехала полиция и, я бы сказал, держит ситуацию в своих руках. Она расположилась в балагане с уродами. Тебе бы надо туда зайти. Несколько обычных вопросов.
— Мне пойти с ней, дядя Эм?
— Не впутывайся в это дело, Эд. Я им сказал, что Риту отправили покататься по городу, чтобы она успокоилась. Но не стал уточнять с кем. Так что можешь спокойно исчезнуть. Тебя ждет твоя кушетка.
Идея мне понравилась, потому что я совершенно закоченел. Мой плащ был таким же скользким и холодным внутри, как и снаружи.
Рита сказала:
— Большое спасибо, Эд. До завтра.
Она сжала мне руку, и я подтвердил:
— Конечно, до завтра.
Я провожал ее взглядом, пока она не вошла в балаган с уродами. Затем, стуча зубами от холода, я вернулся в нашу палатку. Мне снова пришлось растереться полотенцем, после чего я рухнул в постель, завернувшись в два одеяла.
Я было начал дремать, когда вернулся дядя Эм. Он тут же принялся раздеваться. Я буркнул ему: «Привет», чтобы он понял, что я еще не сплю.
— Тебе нравится Рита? — спросил он.
— Недурна.
— Что-то не слышно особого энтузиазма. Однако будь начеку. Она из тех, кто любит деньги.
— Она мне об этом уже доложила. Сказала, что, если бы я был богат, она бы мною занялась.
Дядя Эм медленно покачал головой.
— Это опасно, малыш. Когда они с нами откровенничают, это всего опаснее.
По тону, которым были произнесены эти слова, я не мог понять, шутит он или говорит серьезно.
— Значит, если они не честны, они менее опасны?
— Опасны, но не в такой степени. — Он поднялся и потушил керосиновую лампу. Кушетка заскрипела, когда он наконец улегся. И тут я спросил:
— Уже выяснили, кто был тот мальчик?
— Какой мальчик?
— Ну разумеется, тот, которого убили. Это ребенок кого-нибудь из наших?
— О господи! — воскликнул дядя Эм. — Я и забыл, что тебя тут не было. Это не мальчик, Эд, это карлик.
Я привстал. Карлик. Имя напрашивалось само собой, поскольку среди наших циркачей был всего один карлик.
— Так это был Великан Моут?
— Нет, никто его не знает. Этот карлик не циркач. Его здесь никто никогда не видел.
На какое-то мгновение мне даже показалось, что он меня разыгрывает. Это было полной бессмыслицей. В балагане с уродами найден голый карлик, которого зарезали ножом, причем этот карлик не имеет никакого отношения к ярмарке. И его никто здесь не знает. Немыслимо было в это поверить, однако я понимал, что дядя Эм не стал бы шутить подобными вещами.
— А где была его одежда? — спросил я. — Полиция нашла его одежду?
— Нет.
— Но как это возможно?
— Это не наше дело, Эд. Пусть полиция сама в этом разбирается.
— Ну ладно. — Я снова лег и через какую-то минуту заснул как мертвый.
На следующее утро я проснулся довольно рано. Сам не знаю, что меня подняло, но я проснулся и тут же начал обдумывать вчерашнюю историю. Дядя Эм всегда говорит, что много думать опасно, — это одно из его излюбленных суждений.
Думать, говорит он, так же вредно, как курить. И гораздо хуже, чем напиваться. На самом деле он уверен в обратном.
