Эрл Гарднер - Письма мертвецов
— Ну, зануда… Да не смотри таким букой. Расслабься, раскрепостись, растяни рот в улыбочке, можешь даже уронить свои окорока на диванчик, пока я схожу за папочкой. Ты, кажется, хотел познакомиться с ним?
Я сел, сразу став скованным и замкнутым, каким обычно бываю на работе. Подумать только: Эд Дженкинс в доме у Джона Стонтона Ламберта! Неплохая получилась бы заметка в газете. Девушка, возможно, работает в доме секретаршей и наверняка представит меня как своего друга, и кроме того… Тут меня снова начали глодать сомнения и снова засосало под ложечкой.
Дверь открылась, и на пороге появился усталого вида мужчина с седыми усами и проницательным взглядом; он принялся изучать меня. Рядом, держа его под руку, стояла девушка.
— Папочка, познакомься, это мистер Дженкинс, мистер Эд Дженкинс. Он мой друг, мы давно не виделись, а на днях я встретила его в баре.
Словно во сне, я пожал ему руку и посмотрел в усталые серые глаза.
— Моя дочь говорит, что вы будете у нас на вечеринке в четверг. Ну что ж, прекрасно. Рады будем вас видеть. Где вы живете? Здесь, в городе?
Она ответила вместо меня:
— Он здесь ненадолго. У него такая смешная работа…Он занимается перевозкой ценных бумаг. Правда, Эд?
Я кивнул. Пусть придумывает все, что угодно, мне совершенно не хотелось ввязываться в разговор. Мне хотелось поскорее выйти отсюда, остаться одному и кое о чем подумать.
Мы немного поболтали о городе, о погоде, о Лиге Наций, потом этот тип с усталыми глазами встал и, сославшись на то, что вынужден «предоставить молодежь самой себе», еще раз пожал мне руку и вышел.
Почувствовав себя свободнее, я накинулся на девушку.
— Безответственная дурочка! — бушевал я. — Неужели тебе все равно? Неужели ты настолько не уважаешь свою семью, свой дом, в конце концов саму себя, что приглашаешь в дом мошенников и знакомишь их со своим отцом? Ты что, не понимаешь: его поднимут на смех, если узнают, что он пригласил в гости Эда Дженкинса?Ты что, не понимаешь: из-за этого может рухнуть его карьера? Полгорода будет считать, что за взятку он согласился сделать мне хорошую репутацию. Если у тебя ко мне какое-то дело, то давай выкладывай. Но постарайся уж оградить от неприятностей свой дом и доброе имя своего отца.
Она даже бровью не повела, а только стояла на цыпочках, и ее малиновые губки были всего в паре дюймов от моего лица.
— Черт возьми, Эд! До чего же ты милый, когда сердишься! Сразу кажешься большим и сильным, и такое впечатление, что ты ни перед чем не остановишься. А хочешь, я познакомлю тебя с мамой?
Я отрицательно покачал головой.
— Нет. Я ухожу, и в четверг меня не будет на вечеринке, — сказал я, направляясь к выходу.
Она подала мне шляпу, открыла дверь и, как резиновый мячик, запрыгала вниз по ступенькам.
— Не надо так спешить, Эд. Не забывай, что мне предстоит везти тебя домой. Я вытащила тебя из дома, значит, должна отвезти обратно. Ручаюсь, у тебя нет с собой бешеных денег, а я не хочу, чтобы ты шесть недель добирался до дома пешком. Не хочу, чтобы мой лучший рекорд был побит.
Я кипел от негодования, но вдруг краем глаза заметил, что в тени раскидистого дерева, росшего на противоположной стороне улицы, кто-то прячется. В свете ярких уличных огней тени еще больше сгущались, и я не мог разглядеть, кто это, но супя по тому, как он поспешил зарыться поглубже в тень, ему нужен был я.
Внезапно меня осенила догадка. Девчонка принадлежит к числу этих современных бессердечных штучек, которых интересуют только джаз и деньги. Старик давно махнул на нее рукой, и она спуталась с шантажистом, работает на него, а выручку они делят пополам. Если бы им удалось доказать, что Эд Дженкинс, мошенник международного класса, провел вечер в доме Джона Стонтона Ламберта, то кое-кому пришлось бы раскошелиться, чтобы дело не всплыло на поверхность. Идея кажется дикой, но в последнее время это далеко не первый случай, когда родителей шантажирует собственное чадо… И все-таки это никак не вписывалось в картину. Если глупая девчонка думает, что человекообразный осьминог намерен делиться с ней, то ей очень скоро придется убедиться в обратном. Он сначала использует ее, а потом предложит убраться подобру-поздорову.
— Ну пошли же, Эд. О чем ты задумался? — В ее голосе звучала издевка. — Да не забивайся на край сиденья: не бойся меня! Если мужчина изображает из себя злодея, эдакого погубителя маленьких девочек, демонстративно кладущего ключ от квартиры к себе в карман, да еще с этим жутким выражением на лице типа «теперь ты в моей власти, детка», то он не станет вжиматься в дверцу.
Да, тут было что-то не то. Я посмотрел в эти искрящиеся озорные глаза, на эти полураскрытые малиновые губы, на этот смеющийся рот и заметил кроме этого что-то еще — какое-то скрытое волнение, затаившееся в глубине глаз. Не страх, нет, а какое-то беспокойство, нечто подобное тому отчаянию, какое, как мне кажется, ощущает преступник, которого ведут на электрический стул.
Позади нас пристроилась машина, осветив фарами наше заднее стекло.
— До чего же он славный, мой папочка. Все-то ему до лампочки! — насмешливо проговорила она.
При этих словах я поцеловал ее. Ее ответный поцелуй был продолжительным и трепещущим, но не страстным. Это был, скорее, поцелуй ребенка, который боится остаться один в темноте, хотя чувствовалась в нем также и опытность зрелой женщины.
Она свернула на обочину и быстрым движением руки крутанула руль. Машина, ехавшая за нами, тоже остановилась, и на водительском месте я мельком заметил огромную фигуру, неподвижной, инертной массой расплывшуюся на сиденье, в то время как длинные, беспокойные руки цепко обхватили рулевое колесо. Машиной управлял человекообразный осьминог, я узнал его, хотя он и не поворачивал головы.
— Ну, началось! — воскликнула девушка, проведя по губам тыльной стороной ладони. — Мой папочка, которому обычно все до лампочки, наконец-то ожил.
Я рассмеялся. Передо мной было не невинное дитя, ставшее жертвой заговора, а вполне современная девица, обладающая живым, подвижным умом и знанием жизни, которая обдуманно, со знанием дела, вступает в игру с огнем, пытаясь вовлечь Эда Дженкинса в опасную для жизни ситуацию. Что ж, пусть попробует, не буду ей мешать.
Она свернула на обочину и остановила машину:
— Эд, ты, может быть, первоклассный мошенник, но целоваться совсем не умеешь. В этом деле ты полный осел. Если описать, как ты целуешься, получится целый трактат. Ну иди ко мне. Мамочка преподаст тебе урок.
Минут пять спустя она снова завела машину.
— Нет, какой же все-таки чудак мой папаша! — сказала она, обращаясь то ли к себе, то ли ко мне.
