Дороти Сэйерс - Без свидетелей
— Вот именно. В шесть часов она поужинала, съела немного бульона с молочным пудингом. В восемь сиделка вколола ей морфий и вышла из комнаты, чтобы вынести вазу с цветами, которую на ночь выставляли на лестницу, на маленький столик. Тут к медсестре обратилась служанка и заговорила о чем-то насчет следующего дня. Пока они беседовали, мисс… я хотел сказать, племянница прошла мимо них в спальню тетушки. Пробыв там буквально секунду, она закричала: «Сестра! Сестра!» Медсестра вбежала в комнату и обнаружила, что пациентка мертва.
Сначала я подумал, что, может быть, старушке случайно ввели двойную дозу морфия…
— Но морфий не мог подействовать так быстро.
— Да, но вполне мог вызвать глубокую кому, которую окружающие приняли за смерть. Сиделка заверила меня, что это не так. Тем не менее, мы тщательно проверили эту возможность, пересчитав ампулы с морфием. Оказалось, что количество ампул действительно сходится. Не было никаких признаков того, что пациентка пыталась сдвинуться с места, сделать какое-то усилие или обо что-то ударилась. Маленький ночной столик был отодвинут в сторону, но его переставила сама племянница, когда, войдя в спальню, девушка обратила внимание на пугающе безжизненный вид тетки.
— А как насчет бульона и пудинга?
— Я тоже об этом задумался, но отнюдь не потому, что питал какие-то зловещие подозрения. Просто если больная съела слишком много, перегруженный желудок мог вызвать давление на сердце со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но когда я вплотную занялся этим вопросом, то вынужден был отмести такую возможность. Пациентка съела очень мало. Кроме того, за два часа все должно было перевариться. Если бы причиной смерти действительно явилось переедание, все произошло бы значительно раньше. И я, и сиделка пребывали в полнейшей растерянности. В сущности, медсестра расстроилась даже больше, чем я.
— А племянница?
— Она беспрерывно повторяла: «Я же говорила, я же говорила, что ей гораздо хуже, чем вы думаете!» Больше от нее ничего не удалось добиться. В общем, мне крайне не понравилось, что мои пациенты умирают подобным образом. Поэтому на следующее утро, обдумав все как следует, я предложил провести вскрытие тела.
— У вас возникли из-за этого какие-нибудь проблемы?
— Ни малейших. Восторга у племянницы это, естественно, не вызвало, но и препятствий она мне чинить не стала. Я объяснил ей, что кончина старой леди, вероятно, была вызвана какой-то непонятной особенностью в развитии болезни, которую я не сумел вовремя заметить и которую теперь следует выяснить. Кроме того, я сказал, что, по моему мнению, официального расследования обстоятельств смерти не понадобится. Теперь я понимаю, насколько глупо это было с моей стороны.
— Вы имеете в виду, что хотели провести вскрытие в одиночку?
— Да. Я не сомневался, что найду причину, которая все объяснит и позволит мне подписать свидетельство о смерти. Правда, в одном мне повезло: старая леди пару раз высказывалась насчет того, что одобряет кремацию, и племянница теперь хотела совершить над покойной этот обряд. Это означало, что вместе со мной свидетельство о смерти должен был подписать еще один человек, обладающей необходимой медицинской квалификацией. Поэтому я и уговорил одного доктора провести вскрытие вместе со мной.
— И что же вы обнаружили?
— Абсолютно ничего. Мой напарник, разумеется, сказал, что с моей стороны было глупо поднимать столько шума. По его мнению, раз старушка все равно должна была вскоре умереть, можно было с чистой совестью написать в документе: «Причина смерти — рак, непосредственная причина — сердечный приступ», и на том успокоиться. Но я, как последний осел, решил проявить добросовестность и заявил, что меня это не удовлетворяет. Поскольку никаких естественных причин для смерти мы не обнаружили, я стал настаивать на проведении анализа.
— А что, вы и вправду подозревали…
— Ну, не то чтобы у меня были какие-то конкретные подозрения. Просто я не был удовлетворен результатами вскрытия. Кстати, оно подтвердило, что морфий тут был совершенно ни при чем. Смерть наступила настолько быстро после укола, что наркотик лишь частично успел рассосаться по кровеносным сосудам. Сейчас, по зрелом размышлении, я склоняюсь к мысли о том, что причиной смерти был нервный шок.
— Анализ вы провели без участия властей?
— Да. Но похороны, конечно, пришлось отложить, и в городе пошли разговоры. Обо всем прослышал коронер и начал копаться в этом деле. Сиделка, которая вбила себе в голову, будто я собираюсь обвинить ее в халатности или в чем-то подобном, повела себя крайне непрофессионально. Это вызвало массу сплетен и неприятностей.
— И вы все равно ничего не нашли?
— Ничего. Ни следов яда, ни вообще чего бы то ни было. Мы не продвинулись вперед ни на шаг. Тут я наконец задумался о том, в каком свете я себя выставляю. Махнув рукой на профессиональную совесть, я подписал свидетельство, где стояло: «сердечный приступ, причина — шок», и моя пациентка, после недели мытарств, без всякого расследования наконец обрела покой в могиле.
— В могиле?
— Да-да. С этим был связан еще один скандал. Когда эта история дошла до руководства крематория (а с ними и без того нелегко было иметь дело), они заявили, что не желают со всем этим связываться. Поэтому тело похоронили на кладбище — в случае необходимости, могилу всегда можно снова вскрыть. Погребение произошло при огромном стечении народа. Все страшно сочувствовали племяннице. На следующий день я получил записку от одного из наиболее влиятельных своих пациентов, где сообщалось, что в моих услугах больше не нуждаются. Еще через день жена мэра, завидев меня издали, перешла на другую сторону улицы. Я обнаружил, что моя клиентура тает на глазах, а самого меня называют не иначе, как «тот самый врач, который практически обвинил в убийстве очаровательную мисс NN». То говорили, что я выдвинул обвинение против племянницы, то — против «милейшей медсестры, не первой, вертихвостки, которую уволили, а другой». Существовала также версия, что я просто пытался насолить медсестре, потому что она заняла место моей нареченной. Наконец до меня дошел слух, что пациентка якобы застала меня, когда я «обжимался» (что за скотское слово!) со своей невестой, вместо того, чтобы заниматься делом, и в результате я из мести отправил старушку на тот свет. Правда, сплетники не удосуживались объяснить, почему я в таком случае не хотел подписать свидетельство о смерти.
Я продержался в городке еще год, но, в конце концов, мое положение стало невыносимым. Количество пациентов близилось к нулю. Я продал свою практику и решил сделать перерыв, чтобы неприятные воспоминания изгладились из памяти. И вот сегодня я снова в Лондоне, ищу, чем бы заняться. Мораль сей басни такова: не принимайте близко к сердцу то, чего требует гражданский долг.
