Филлис Джеймс - Ухищрения и вожделения
Преступления такого рода всегда очень трудно расследовать, на них тратишь уйму времени и сил, чаще всего тщетно, и раскрытие их зависит порой больше от везения, чем от качества следовательской работы. Спускаясь по пандусу в подземный гараж, Дэлглиш взглянул на часы. Три четверти часа — и он отправится в путь. Но сначала надо закончить дела с издательством.
Глава 3
Лифт в издательстве «Герн и Иллингуорт» на Бедфорд-сквер был почти столь же древним, как и само здание — мемориал твердой приверженности фирмы определенному стилю: старомодной элегантности и некоей эксцентричной неделовитости. Под элегантной легковесностью фасада, однако, успешно формировалась иная, гораздо более энергичная манера вести дела. Пока лифт, отчаянно скрипя и вздрагивая, нес Дэлглиша вверх, Адам размышлял о том, что успех — вещь хоть и гораздо более приятная, чем провал, он все же несет с собой некоторые неизбежные неприятности. Одна такая неприятность в лице Билла Костелло, руководителя отдела рекламы и информации, поджидала его в невероятно тесном, вызывающем клаустрофобию[4] кабинете на пятом этаже.
Перемены в поэтической судьбе Адама Дэлглиша совпали с переменами внутри фирмы. Издательство «Герн и Иллингуорт» все еще существовало, поскольку эти два имени по-прежнему были напечатаны или вытиснены на обложках издаваемых книг под элегантным колофоном[5] старинной фирмы. Однако теперь оно стало лишь частью огромной многонациональной корпорации, совсем недавно включившей книги в широкий ассортимент других своих товаров, таких, как консервы, сахар и текстиль. Старый Себастьян Герн продал корпорации свое издательство — одно из немногих уцелевших индивидуальных издательств в Лондоне — за восемь с половиной миллионов фунтов и тут же женился на поразительно миловидной помощнице завотделом рекламы. Помощница едва дождалась заключения сделки, чтобы — хоть и не без дурных предчувствий, но с завидным здравомыслием заботясь о своем будущем — сменить статус новой любовницы на более прочный статус жены. Через три месяца Герн умер, и смерть его вызвала множество скабрезных комментариев, но очень мало сожалений. В личной жизни Себастьян Герн всегда оставался человеком осторожным, его эксцентричность, изобретательность и способность изредка пойти на риск находили выражение лишь в его издательской деятельности. Тридцать лет он был верным, хоть и совершенно лишенным воображения супругом собственной жены, и Дэлглиш решил, что если человек прожил семьдесят лет, почти безупречно подчиняясь общепринятым правилам, то это именно то, чего и требовала его натура. Герн умер вовсе не от сексуального истощения, если предположить, что — как хотелось бы верить пуританам — такое объяснение вообще возможно с медицинской точки зрения. Его погубил вирус новомодной сексуальной морали, устоять перед которой он не смог.
Новое руководство издательства стремилось всячески рекламировать своих поэтов, может быть, потому, что видело в них достойный противовес вульгарной и полупорнографической продукции собственных прозаиков. Правда, бестселлеры этих последних оформлялись с величайшим тщанием, будто элегантная обложка и высокое качество полиграфии могли возвести сугубо коммерческую банальность в ранг истинной литературы. Билл Костелло, назначенный в прошлом году руководителем отдела рекламы и информации, вовсе не считал, что фирма «Фабер и Фабер» должна обладать монополией на художественно оформленные издания поэтических произведений. Ему удалось добиться утверждения в печать целого списка стихотворных книг, хотя поговаривали, что сам он за всю свою жизнь не прочел ни строчки из творений современных поэтов. Тем не менее известно было, что Билл Костелло все же проявляет интерес к поэзии: он был председателем клуба Макгонагала. Члены этого клуба собирались в первый вторник каждого месяца в некоем пабе в Сити, чтобы отведать знаменитого пирога с мясом и почками — фирменного блюда хозяйки. После обильных возлияний каждый из них обязан был представить на суд коллег результат усилий какого-нибудь из английских поэтов, хуже которого, с его точки зрения, не было и нет. Один из собратьев по перу как-то предложил Дэлглишу собственное объяснение этого явления: «Бедняга поневоле должен читать слишком много современных стихов, недоступных его пониманию. Вот и не приходится удивляться, что время от времени ему требуется хорошая порция доступной пониманию белиберды. Это вроде истории с верным мужем, который время от времени бегает в местный бордель — с исключительно лечебными целями». Дэлглиш счел это объяснение остроумным, но вряд ли соответствующим действительности. Не было и признака того, что Билл Костелло прочел хоть какое-нибудь из стихотворений, которые так усердно рекламировал. Он приветствовал своего самого свеженького кандидата в герои теле- и радиовещания тоном, в котором звучали и наигранный оптимизм, и некоторый страх, будто он предчувствовал, что на этот раз ему попался твердый орешек.
Его маленькое, грустное, какое-то ребячье лицо странно контрастировало с весьма плотной фигурой, делая его похожим на Билли Бантера.[6] Казалось, он постоянно решает трудную задачу, где носить брючный ремень — над брюшком или под. Над — признак оптимистического отношения к действительности, под — явный симптом депрессии. Сегодня ремень опустился куда-то поближе к чреслам, свидетельствуя о пессимистических предчувствиях, которые и подтвердились в ходе последовавшей затем беседы. В конце концов Дэлглиш заявил очень твердо:
— Нет, Билл, я не стану спускаться на парашюте на стадион «Уэмбли» с книгой в одной руке и микрофоном в другой. И не собираюсь соревноваться с диктором вокзала Ватерлоо, читая по радио стихи пассажирам пригородных поездов. Этим беднягам хорошо бы на свой поезд успеть, до стихов ли тут.
— Да так многие делали, это старо как мир. А вот про Уэмбли это вы зря. Даже не знаю, кто вам такое мог наплести. Но послушайте-ка, вот что будет интересно на самом деле. Я рассказал Колину Маккею, и он прямо ухватился за эту мысль. Мы нанимаем красный двухэтажный автобус и ездим по всей стране. Ну, не по всей, а сколько успеем объехать за десять дней. Я попрошу Клер показать вам черновой план поездки и расписание.
— Как автобус партийной предвыборной кампании? — серьезным тоном спросил Дэлглиш. — С плакатами, лозунгами, громкоговорителями и воздушными шарами?
— А какой смысл все это делать, если люди даже не будут знать, что мы к ним едем?
— Ну, если на борту будет Колин, они в любом случае узнают о нашем приближении, и притом очень быстро. Как вы собираетесь добиться, чтобы он хоть изредка просыхал?
