Лилиан Браун - Кот, который играл в слова
Квиллер, сам того не желая, одобрительно закивал:
– Отменный кабинет.
– Рад, что он вам понравился, – ответил дизайнер. – Вы не находите, что серый цвет благороден? Я называю этот оттенок: «маковое семечко». Кресла – из высушенной смоковницы. Мне осточертели телесно-бежевый и молочно-белый. – Он потянулся за графином. – Как насчёт глотка коньяку?
Квиллер уклонился. Сказал, что лучше выкурил бы трубку. Он изложил свою задачу, и Лайк пробасил:
– Напрасно вы, по-моему, назвали ваш журнал «Любезная обитель ». Это вызывает у меня ассоциации с перчатками, надушенными лавандой, и грешными монахинями.
– В каком же стиле вы работаете?
– В любом. Если люди хотят жить, как конкистадоры, английские лорды или французские аристократы, мы этому не противимся.
– Если вы нам укажете фешенебельный дом для фотосъёмки, мы поместим снимок на обложке нашего журнала.
– Мы вовсе не против рекламы, – отозвался дизайнер, – но я не знаю, как отреагируют на это наши клиенты. Вы знаете, как оно бывает: чуть только мальчики из Вашингтона обнаруживают налогоплательщика, у которого в ванной ковер от стены до стены, они проверяют его налоговые декларации за последние три года. – Он веером перебрал карточки в каталоге. – У меня есть изумительная работа в грузинском стиле, в тонах шампанского и клюквы, но лампы не прибыли… А вот особняк эдуардовского стиля в тонах бенедиктин и сливы, но тут вышла задержка с драпировками: поставщик тканей не представил образцов.
– А не сможет ли фотограф снять в таком ракурсе, чтобы не было видно недостающих драпри?
Лай к принял было негодующий вид, но тут же передумали лишь покачал головой:
– Нет: вам придется охватить и окна. – Он пролистал всю картотеку и вдруг выхватил из неё одну карточку. – Вот дом, который мне хотелось бы видеть в журнале! Вы знаете Джорджа Вернига Тейта? Я отделал ему дом под французский ампир и встроил витрины для его коллекции нефрита.
– Кто этот Тейт? – спросил Квиллер. – Я ведь в этих краях недавно…
– Вы не знаете Тейтов? Это одно из старинных семейств, живущих в нижней части города, в этих псевдозамках в Тёплой Топи. Вы, конечно, знаете Тёплую Топь – это нечто исключительное. – Дизайнер сделал печальное лицо. – К несчастью, чем длиннее родословная клиента, тем медлительнее он платит по счетам.
– Тейты принадлежат к светскому обществу?
– Вообще-то да, но сейчас они живут тихо. Миссис Тейт нездоровится, как принято говорить в гостиных Теплой Топи.
– Как вы думаете, они позволят сделать несколько снимков?
– Старые миллионеры избегают рекламировать своё состояние, – сказал Лайк, – но в данном случае я, возможно, сумею их убедить.
Обсудили Другие варианты, но и репортёр, и дизайнер сошлись на том. что дом Тейта подходит как нельзя лучше: известная фамилия, вычурный дизайн и, к вящему интересу обывателей, коллекция нефрита.
– Кроме того, – самодовольно улыбнувшись, сказал Лайк, – это единственная работа, в которой я обставил Сорбоннскую студию. Буду весьма доволен, увидев дом Тейта на обложке «Любезной обители».
– Если вам удастся договориться об интервью, пожалуйста, сразу позвоните, – сказал Квиллер, – Мы выпускаем первый номер в сжатые сроки. Я дам вам свой домашний телефон.
Он написал номер на «Дневном прибое» и встал, чтобы откланяться.
На прощание Дэвид Лайк искренне пожал ему руку:
– Удачи с новым журналом. И – могу ли я дать вам отеческий совет?
Квиллер с интересом уставился на «папашу», который был явно моложе его.
– Убедительно вас прошу, – с обаятельной улыбкой сказал Лайк, – никогда больше не называйте драпировки «драпри».
Квиллер вернулся на службу, взвешивая все «за» и «против» нового назначения и нежно подумывая о ленче в привычной обстановке пресс-клуба, цвет стен которого навевал воспоминания о недожаренной говяжьей вырезке.
На столе у него лежала записка – позвонить Фрэн Ангер. Он неохотно набрал её номер.
– Я потрудилась над вашим проектом, – сказала редакторша женского отдела, – и у меня есть для вас несколько наводок. Карандаш у вас наготове? Во-первых, есть загородный дом компании «Греческое возрождение», прекращенный в японский чайный домик. Потом – квартира в небоскребе со стенами и потолком, затянутыми коврами, и с аквариумом под стеклянным полом. И я знаю подход к владельцу умопомрачительной спальни, выдержанный в трёх оттенках чёрного, за исключением кровати из жёлтой латуни. Этого хватит, чтобы до отказа забить первый выпуск!
Квиллер ощутил, как у него ощетиниваются усы. – Очень признателен, но я уже раздобыл весь материал, необходимый для первого номера, – солгал он.
– В самом деле? Для начинающего вы оперативны. Что же вы набрали?
– Это длинный, запутанный рассказ, – неопределенно ответил Квиллер.
– Мечтала бы его услышать. Вы идете в пресс-клуб на ленч?
– Нет, – нерешительно сказал он. – Дело в том, что ленч я съел… с дизайнером… в частном клубе.
Фрэн Ангер, опытную репортёршу, нелегко было сбить с толку.
– В таком случае отчего бы нам не сойтись за вечерним коктейлем в пресс-клубе?
– Очень сожалею, – самым вежливым тоном ответил Квиллер. – Но у меня свидание за ранним ужином в верхней части города.
В семнадцать тридцать он влетел в своё логово, таща себе на обед увесистый кусок ливерной колбасы и два луковых пирожка. Разумеется, он предпочёл бы пресс-клуб. Ему нравилась атмосфера клуба, размеры тамошних бифштексов и компания, которая собиралась там, но последние две недели он вынужден был избегать излюбленной своей забегаловки. Неприятности начались, когда он станцевал с Фрэн Ангер на балу фотографов. В неуклюжем фокстроте Квиллера было, видно, что-то магическое, притягательное для одинокого женского сердца. С тех пор она неотступно его преследовала.
– Не могу отделаться от этой женщины, – пожаловался он Коко, нарезая ливерную колбасу. – Она недурна, но не в моем вкусе. Имел я этих фигурястеньких дамочек – сколько хотел! Кроме того, шкура зебры мне нравится только на зебре.
Он отрезал несколько кусочков колбасы, намереваясь пробудить у Коко аппетит, но кот был занят – щёлкал зубами по тонкой паутине, тянувшейся меж ножками двух стульев.
Лишь телефонный звонок, грянувший через миг, привлёк внимание Коко. В последнее время он выказывал признаки ревности к телефону. Чуть только Квиллер брался за аппарат, Коко развязывал ему шнурки на ботинках или кусал телефонный шнур. Порой же вскакивал на стол и пытался оттащить трубку от квиллеровского уха.
Квиллер снял трубку.
– Алло?.. Да! Что новенького?
Коко немедленно вспрыгнул на стол и занялся личной гигиеной – выкусыванием блох. Квиллер отпихнул его.
