Жорж Сименон - Бедняков не убивают…
– Значит, это был образцовый служащий?
– Отличный служащий.
– И в его поведении не было ничего…
– Нет, мосье, ничего. Прошу извинить, но меня ожидают два оптовых покупателя из провинции, и…
Уф! Ну и духотища! Почти как в комнатках на улице Де-Дам. Приятно было очутиться снова на воздухе, снова увидеть свое такси, шофера, уже успевшего выпить в соседнем бистро стаканчик минеральной воды и теперь вытиравшего усы.
– Куда прикажете, мосье Мегрэ? – Все шоферы знали его, и это как-никак тоже было приятно.
– На улицу Де-Дам, старина…
Так-так, значит, семь лет подряд этот самый Морис Трамбле уходил в положенное время из дому и отправлялся к себе на работу, и семь лет подряд…
– Остановишься где-нибудь по дороге, я заскочу выпить у стойки…
Перед встречей с мадам Трамбле и господами из прокуратуры, которые, должно быть, уже толкутся в квартирке на улице Де-Дам.
«Бедняков…»
Только таким ли уж он был бедняком, вот в чем вопрос.
II. Убийца с больной печенью и любитель канареек
Что с тобой, Мегрэ? Ты не спишь?
Было, наверно, около трех часов ночи, а Мегрэ все еще продолжал ворочаться с боку на бок в своей постели, весь в испарине, хотя открыты были оба окна спальни, выходивших на бульвар Ришар Ленуар. Несколько раз он уже начинал засыпать, но едва только дыхание жены рядом с ним становилось глубоким и ровным, как он снова, против собственной воли, принимался думать опять и опять об этом Трамбле, о своем бедняке, как он теперь про себя называл его.
Тут что-то было не так, ускользало, как в несообразном сне. И Мегрэ опять возвращался к исходному пункту. Половина девятого утра. В квартирке на улице Де-Дам Морис Трамбле кончает одеваться. Тут же рядом унылая мадам Трамбле – теперь Мегрэ уже знал, что ее зовут Жюльеттой, то есть самым неподходящим для нее именем, – итак, тут же рядом унылая Жюльетта в бигуди, со взглядом великомученицы, пытается утихомирить расшумевшихся детей, но в результате гвалт становится еще громче.
«Он не выносил шума, господин комиссар…»
Почему именно эта деталь поразила Мегрэ сильней всего остального, что он там услышал? Почему в полусонном забытьи память его возвращалась к ней снова и снова? Не выносить шума – и жить на улице Де-Дам, многолюдной, бойкой и тесной, да еще с пятью детьми, которые только и делают, что задирают друг друга, и с этой Жюльеттой, которая не знает, как их унять…
«Он одевается… Хорошо, дальше… Бреется – через день, по словам Жюльетты. Выпивает чашку кофе с молоком и съедает два рогалика… Выходит на улицу, идет к бульвару Батиньоль и на станции Вильер садится в метро…»
Всю вторую половину дня после посещения фирмы «Куврэр и Бельшас» Мегрэ просидел у себя в кабинете, занимаясь текущими делами. В это время вечерние газеты по просьбе полиции уже печатали на первых полосах портреты Мориса Трамбле.
А бригадир Люка тем временем отправился в отель «Эксельсиор», захватив с собой фотографии всех рецидивистов и уголовников, чья внешность хоть сколько-нибудь подходила под описание примет мнимого Жозефа Дамбуа, точнее говоря – убийцы.
Рассматривая фотографии, хозяин отеля, выходец из Оверни, отрицательно качал головой:
– Я, правда, мало видел его, но, по-моему, он не из таких.
Бригадиру пришлось проявить немало терпения, прежде чем он наконец выяснил: хозяин хотел сказать, что постоялец с пневматическим ружьем отнюдь не был похож на преступника, внешность у него была самая безобидная.
– Когда он пришел и спросил номер на неделю, я подумал, что это какой-нибудь ночной сторож…
Человек неприметной внешности. Средних лет. Да и мало кто его видел, потому что он возвращался к себе только на ночь, а утром уходил.
– Были у него с собой какие-нибудь вещи?
– Маленький чемоданчик, знаете, как у футболистов. И еще усы. По словам хозяина – рыжие. По словам ночного швейцара – седоватые. Правда, он видел их при другом освещении.
– Одет он был плохо. Нет, не то чтобы грязно, но весь он был какой-то потертый. Я с него потребовал плату за всю неделю вперед. Бумажник у него тоже был потрепанный, а денег и вовсе мало…
Показания горничной пятого этажа:
– Я его ни разу не видела, потому что убирала его номер поздно утром, после 42-го и 43-го, но, уж можете мне поверить, издали видать было, что живет холостяк…
Люка перетряхнул в этом номере каждую вещь, тщательно, метр за метром, обследовал всю комнату. На подушке он обнаружил три волоска: два с головы и один из усов. Нашел на эмалированном туалете почти пустой флакончик из-под одеколона, а на камине – старую расческу, в которой не хватало половины зубьев.
Вот и все. Небогатый улов. И тем не менее в лаборатории сумели кое-что выяснить. По мнению экспертов, в течение нескольких часов исследовавших расческу и волосы, преступнику было от сорока шести до сорока восьми лет. Он был рыжеволос, но уже начинал седеть и лысеть. Имел флегматический характер и страдал болезнью печени.
Однако не об этом думал Мегрэ, ворочаясь в своей постели.
«Он одевается, завтракает, берет шляпу и выходит на улицу… Он идет к метро на бульваре Батиньоль…»
Но, разумеется, вовсе не для того, чтобы ехать на улицу Сантье, в контору фирмы «Куврэр и Бельшас», где уже семь лет ни одна живая душа его не видела, а куда-то совсем в другое место…
Почему Мегрэ полагал, что в то время, когда Трамбле еще служил у «Куврэра и Бельшаса», ему удобно было ездить в метро? Очень просто. Линия Порт-де-Шампре – Пре-Сен-Жерве прямая, без пересадок. Трамбле выходил непосредственно на улице Сантье.
И тут Мегрэ вдруг вспомнил, что дочка Трамбле, Франсина, которую он видел сегодня мельком и не успел как следует разглядеть, уже около года работает в магазине стандартных цен на улице Реомюр. Улица Реомюр идет под прямым углом к улице Сантье. Это на той же линии метро.
– Ты не спишь? – спросила мадам Мегрэ.
– Мне нужно выяснить одну вещь, – ответил он, – может быть, ты знаешь… Очевидно, все магазины стандартных цен принадлежат одному и тому же тресту и работают по единому расписанию. Ты ведь как-то ходила в такой магазин на авеню Республики…
– Что же тебя интересует?
– В котором часу они открываются?
– В девять…
– Ты это точно знаешь?
Ответ доставил ему, по-видимому, такое удовольствие, что, прежде чем наконец уснуть, он замурлыкал себе под нос какую-то песенку.
– А мать ничего не сказала?
Было четверть десятого утра, и Мегрэ сидел у себя в кабинете, слушая только что вернувшегося Люка, еще не успевшего снять соломенной шляпы.
– Я объяснил ей, что вам нужны какие-то дополнительные сведения, но что вы не хотите докучать ей в такую тяжелую минуту и поэтому сочли более уместным побеспокоить дочь.
